Не учли колчаковцы и того, что Тухачевский сумел разгадать их замысел, успел перегруппировать свои войска.
В районе Челябинска Тухачевский создал Ударную группу из восьми полков, поддержанных артиллерией. День 29 июля, по расчетам белогвардейцев, должен был стать решающим в определении исхода боя. Однако в этот день полки 5-й армии сами перешли в наступление и разбили лучшие части колчаковцев. Враг еще сопротивлялся, но недолго, через несколько дней он вынужден был начать отступление по всему фронту.
Бои под Челябинском, непрерывно продолжавшиеся днем и ночью в течение целой недели, окончились полной победой советской 5-й армии. А это знаменовало собой полный крах стратегии белого командования. Противник использовал свои последние резервы и понес огромные потери в людях и технике, которые уже не мог возместить. Он потерял одними пленными 15 тысяч человек и оставил на поле боя более 100 пулеметов. Советские войска захватили большие трофеи: 32 исправных паровоза, более 3 500 груженых вагонов, 500 тысяч пудов муки, а также много военного имущества.
Окончание боев за Челябинск совпало с годовщиной создания 5-й армии, завоевавшей себе славу одной из лучших армий Вооруженных Сил Советской России. 8 августа 1919 года Председатель Совета Обороны Владимир Ильич Ленин в телеграмме горячо приветствовал героическую 5-ю армию. Советская власть высоко оценила боевые заслуги армии и ее командарма. По представлению командующего Восточным фронтом М. В. Фрунзе 5-я армия заносилась на Почетную доску, а М. Н. Тухачевский удостаивался высшей награды. В приказе Реввоенсовета Республики говорилось: «В день годовщины пятой армии Революционный Военный Совет республики постановил: занести имя пятой армии на Почетную доску в зале Красного Знамени Реввоенсовета Республики и наградить командующего пятой армией тов. Тухачевского за блестящее руководство победоносной армией орденом Красного Знамени».
Близился конец владычества кровавого адмирала в Сибири. Теснее становилось в купе спальных вагонов, двигающихся на восток. Таяла армия, скрывались вчерашние заботливые опекуны. Но Колчак еще огрызался. Ему еще удалось в сентябре 1919 года организовать последнее контрнаступление, отбросить 5-ю армию за Тобол. Но это была агония. 14 октября, форсировав Тобол, 5-я начала невиданный шестисоткилометровый поход на Омск. Ни зимние вьюги, ни свинцовые метели не могли ее остановить.
Покончить с Колчаком!
Штаб 27-й дивизии. Жарко топится печь, даже морозные кружева на окнах оплыли. Оконца слезливо щурятся в ночь. Где-то там, в колючей метели, город Омск — столица бегущей, разваливающейся колчаковской «империи». Но столицу еще нужно завоевать.
На большом, плохо оструганном столе карта. Мятая, края в бахроме. Карта испещрена значками, цифрами, надписями. Над столом склонились головы командиров Петроградского, Волжского и Крестьянского полков. Они смотрят на жирную красную стрелку, проткнувшую маленький кружочек, над ним одно слово Омск.
Стрелка уже перечеркнула номера и названия колчаковских дивизий. Но они еще не разгромлены. Они еще ждут боя в эту морозную сибирскую ночь.
В Омске непрерывно падает снег. Противная поземка легко скользит по обледеневшим тротуарам и мостовым. Ветер гонит снежную пряжу, обрывки газет, сорванные с афишных тумб и заборов клочки приказов коменданта города: «Граждане! Славные войска… будут защищать город… Никакой паники… Красные в 160 верстах…»
Метель швыряет приказы в сугробы.
По городу мечутся белые тени. Снег забил звезды на погонах, белые бобровые воротники нельзя отличить от белой драной мерлушки. Повозки, автомобили, сани сбились в кучу у вокзала. «Канцелярии», «министерства», «миссии» берут с боя промерзшие теплушки. Несколько классных пульманов оцеплены плотной шеренгой солдат.
Метель глушит орудийные раскаты, накатывающиеся с запада.
Волжский полк 27-й дивизии, минуя спрятавшиеся по домам от мороза белогвардейские заслоны, занимает предместье города Атаманский хутор. Остальные части 5-й ворвались в город. Ворвались неожиданно, на плечах убегающих «колчаковских гвардейцев».
Не тронутые взрывами склады, миллионы патронов, штабеля мундиров и шинелей, бесконечные шеренги сапог и тысячи пленных.
Генерал Римский-Корсаков зябко поеживается в драном армяке. Изношенная женская фуфайка не спасает голову от леденящего ветра. Генерал корчится от холода и невеселых мыслей. Не нужно было надевать этой проклятой шубы на лисьем меху и надеяться на быстрого рысака. Уж лучше бы он раньше раздобыл армяк и трусил бы себе потихоньку пешком. А теперь ни шубы, ни рысака, ни надежд. Его ведут в штаб красных.
В штаб 5-й армии Римского-Корсакова доставили в подобающем генералу виде. Да и сам начальник Омских военных складов заметно приободрился. Когда его везли по улицам города, генерал успел заметить, что склады стоят целехонькие. А это козырь в его руках. Он не выполнил приказа Колчака — взорвать склады. Не выполнил потому, что «пожалел население»… А может, сказать, что он хотел, чтобы имущество досталось Красной Армии? Нет, слишком рискованно, вряд ли этому поверят.
Генерал и вовсе повеселел, когда услышал, что его сейчас введут к самому командарму Тухачевскому. Легенд об этом «красном генерале» среди колчаковцев ходило предостаточно. Но Римский-Корсаков служака старый, легендам он не верит. Зато хорошо знает, что Тухачевский «из бывших». Правда, он никак не мог припомнить царского генерала с такой фамилией. Но и то правда, разве упомнишь всех…
За столом трое. Среди них один совсем молодой, двое постарше, посолиднее. Генерал растерялся. Он привык обращаться к старшим по званию, но кто из них тут старший, кто командарм? Генерал еще раз посмотрел исподлобья на молчаливо разглядывавших его людей и решил, что молодой, красивый, с огромными глазами, уж наверное, не командарм, и обернулся к солидному, в пенсне, когда неожиданно услышал вопрос:
— Каково состояние артиллерийских складов Омска, генерал?
Спрашивал самый молодой. Черт знает что, у этих красных не только нет погон, но они и субординации не признают.
Однако вопрос был задан. Генерал рассказывает о своей «благородной миссии», просит учесть это при решении его судьбы.
И снова молодой, смеясь, обещает генералу в награду за сохранение складов вернуть исчезнувшие шубу и шапку.
Только тут Римский-Корсаков сообразил, что с ним разговаривает командарм.
От удивления генерал запнулся и помимо своей воли выдавил:
— Вы командарм? Вы Тухачевский?
Комната наполнилась веселым смехом. Тухачевский смеялся заразительно, как человек, у которого легко на душе, радостно от сознания, что большое, трудное дело так блестяще завершено. Он не был злопамятным, этот удивительный двадцатисемилетний командарм.
— Что делать, что делать! Генералы-то почти все сбежали к белым. Довольствуемся поручиками и капитанами. Представьте, я командарм Тухачевский!
А через несколько дней в том же губернаторском доме, где расположилась ставка Тухачевского, за тем же столом против Михаила Николаевича сидит человек пятидесяти с лишним лет. Это член Реввоенсовета фронта — Павел Карлович Штернберг, известный астроном, профессор, большевик.
Он проездом в Омске. Чуть было не утонул при переправе через подорванный колчаковцами лед Иртыша. А теперь профессор и командарм тихо, задушевно беседуют о литературе, музыке, скрипках. Профессор заинтересован, профессор удивлен, откуда такая начитанность у этого молодого человека, у этого юного командарма. А точность его формулировок, широта обобщений! И когда это он успел?
Михаил Николаевич расспрашивает о Москве, отдыхает в неторопливой беседе. Не часто приходится ему говорить о музыке, Толстом, скрипках.
Прощались тепло и, как оказалось, навсегда. Через несколько месяцев Штернберг умер от воспаления легких.
А еще 29 декабря 1919 года по телеграфу из Москвы передали: «Награждается почетным золотым оружием командующий 5-й армии тов. Михаил Николаевич Тухачевский за личную храбрость, широкую инициативу, энергию, распорядительность и знание дела, проявленные при победоносном шествии доблестной Красной Армии на Восток, завершившемся взятием гор. Омска».