Монах Тецель, продающий индульгенции.
Нет такого греха, который не покрывался бы индульгенцией, — уверяли церковники, — и вольные, и невольные, и прошлые, и настоящие, и даже будущие. Знаменитый итальянский гравер и скульптор Бенвенуто Челлини в своей интересной автобиографии рассказывает, как папа Климент V заранее отпускал ему будущие убийства, выгодные для церкви:
«Папа, воздев руки к небу и осенив меня крестным знамением, сказал, что он меня благословляет и прощает мне все человекоубийства, которые я когда-либо совершил, и все те, которые я когда-либо совершу на службе апостольской церкви».
Не нужно думать, что отпущение грехов за деньги практиковалось только на Западе. Торговля индульгенциями существовала и в царской России. Здесь они назывались «прощеными» или «разрешительными» грамотами. «Прощеные» грамоты изготовлялись в большом количестве на московском Печатном дворе. Такая грамота, изукрашенная всякими «святыми» изображениями, обходилась православной церкви в рубль двадцать копеек, а продавалась по сто рублей золотом. При массовом производстве это составляло недурной доход. Глава православной церкви, «святейший патриарх», так же спекулировал на народной темноте, как и папа римский, возглавлявший церковь католическую.
Другим крупным источником доходов для церкви христовой была торговля реликвиями.
Реликвиями назывались якобы сохранившиеся «священные» предметы, имевшие отношение к Христу, богоматери и к различным святым. Чего-чего тут не было, в этих диковинных лавках старьевщика! И куски «животворящего» креста, на котором будто бы был распят Иисус Христос, и гвозди, которыми его прибивали к кресту, и кусок окна, из которого архангел Гавриил возвестил деве Марии, что она родит Христа, и пеленки младенца Иисуса, и молоко богородицы, и кости ослицы, на которой Иисус въехал в Иерусалим! Во многих часовнях показывали волосы богоматери — в одних черные, в других белокурые, а кое-где и рыжие. Целый ряд монастырей с гордостью хранил «нетленные останки святых» — туловища, головы, руки, ноги…
Поверим на минуту в подлинность этих реликвий. И что же окажется? У святого Севастьяна было четыре туловища, пять голов и тринадцать рук, у Иоанна Крестителя — десять голов, а у святого Юлиана — не более, не менее как двадцать туловищ и двадцать шесть голов!
Из остатков «животворящего» креста можно было бы соорудить целый огромный корабль. Гвоздей, которыми будто бы был распят Христос, набиралась чуть не бочка. А что касается «молока» богородицы, то о нем правильно сказал один из врагов католической церкви: «Этого молока так много, что если бы святая дева была коровой или кормилицей всю свою жизнь, то и тогда она не смогла бы дать столько молока». «Молоко богородицы», после исследования учеными, оказалось разведенным в воде галактитом — белым порошком, который часто встречается на сводах пещер.
Но рекорд побил один из монастырей во Франконии: там показывали… палец святого духа!
Все эти нелепости нисколько не смущали духовных отцов. Вереницы верующих паломников, тянувшиеся в монастырь, чтобы «приложиться» к реликвиям, приносили им колоссальные барыши. Недаром папа Бонифаций VIII как-то сказал: «Ни одна басня никогда не приносила столько дохода, как басня о Христе». А один из кардиналов, его ближайших помощников, добавил: «Чернь хочет быть обманутой».
СУМЕРКИ КУЛЬТУРЫ
Владычество католической церкви в средние века накладывало сумеречный отпечаток на всю жизнь. Средневековый крестьянин или городской ремесленник считал чем-то низменным, греховным заботу о теле. Потребность в свежем воздухе, в чистоте, в физической культуре тела подавлялась и заглушалась. И деревня и город утопали в грязи. Нечистоты выбрасывались в реку или прямо на улицу. Мостовых не было. Император Фридрих III, проезжая в 1485 году по улицам одного германского города, едва не утонул в нечистотах вместе со своей лошадью. Вследствие антисанитарного состояния часто свирепствовали эпидемии. Иногда вымирали чуть не целые города.
На узких, кривых уличках средневекового города громоздились деревянные строения. Неимущий люд жил в низких, тесных каморках с крохотными решетчатыми окнами, не пропускавшими ни света, ни воздуха. Только каменное здание церкви или монастыря выделялось из кучки неприглядных домишек. Так и в сельской местности угрюмые башни рыцарского замка высились над жалкими крестьянскими лачугами. Два хищника — замок и монастырь — поделили между собой власть.