Логвиненко и Попов указали бойцам, кому где располагаться, где что размещать, и, пока личный состав занимался делом, командиры пошли по периметру блокпоста, рассматривая окрестности уже самостоятельно. Внутренние войска к этому времени давно упилили вместе с их начальником.
Попов и Логвиненко, конечно, были люди разные — и по взглядам на жизнь, и по мироощущению, и по привычкам, и по воинским специальностям, но походив по блоку, они ощутили одно и то же неприятное чувство тревоги.
— Что-то мне тут не нравится, — наконец, высказался Логвиненко. — Смотри. С двух сторон — высотные здания. С третьей стороны — производственный корпус — глухая стена. Но, видно, крыша там широкая и крепкая. Там, наверное, можно гаубицу поставить — не то что миномет или АГС какой… Вот там — возле дороги — овраг. И овраг разветвленный. Значит, по нему можно перемещаться, и мы ничего не будем видеть… Короче говоря, тут над нами столько свободных высот, а мы получаемся в какой-то низине. Не дай Бог, снайпера и гранатометчики займут эти высоты… Мы тут будем как на сковородке прыгать.
Юра признавал справедливость всех слов Логвиненко, но попытался придать ему, (а, в основном, если честно, себе), некоторую долю оптимизма.
— Ну, овраг я весь из минометов накрою. Там особо не полазаешь. Крышу у корпуса я снесу, если надо будет — там тоже от мины не укроешься. С многоэтажками, конечно, будет тяжко. Но там видно будет… Да и вообще — пересидим тут пару дней, и к своим!
— Ты в это сам веришь? — спросил старлей, глядя на Попова с жалостливой улыбкой — как на любимого, но все-таки дурачка. — Нам когда говорят пару дней посидеть, обычно сколько это бывает?
— Пару недель, — признался Юра.
Действительно, только хорошие минуты пролетали мгновенно. Всякие неприятности обычно затягивались надолго.
Пехота расположилась на блоке довольно быстро. А вот у Юры сразу возникли проблемы. И неудивительно. У вэвэшников не было кроме стрелкового оружия, больше ничего. И, конечно, свой блокпост они оборудовали, не рассчитывая, что здесь будет стоять артиллерия. И даже минометы.
После некоторых раздумий, Попов приказал расположить два своих «подноса» прямо посреди блока. Во всяком случае, это позволяло быстро разворачивать минометы и переносить огонь в новом направлении.
Второй проблемой оказалось размещение боеприпасов. Размещать штабеля ящиков с минами прямо около огневой позиции казалось явно небезопасным. С другой стороны — больше никаких подходящих мест не было вообще. Все, что можно было использовать под эти цели, уже заняла своим имуществом пехота.
Попов подумал — подумал, и решил, что пусть лучше большая часть боеприпасов остается в «шишигах». Во всяком случае, как представлялось хотя бы на первый взгляд, техника была укрыта относительно неплохо.
После того, как покончили с организационными мероприятиями, личный состав разбежался по своим «комнатам». Минометчикам досталась целая такая «комната», и они почему-то безумно этому радовались.
Юре же это было совершенно безразлично. Он все равно собирался спать в машине.
Но это ему не удалось. Пришел Логвиненко, и честно сообщил, что здесь есть отдельное помещение для командного состава, и что располагаться там ему одному совесть не позволяет, а тащить туда за собой солдат не хочется.
— Пойдем ко мне ночевать, — сказал он. — Да и будем вдвоем на одной рации. Будем их включать по очереди, аккумуляторы сэкономим… И этот… Вэвэшник. Просил меня, чтобы мы сохранили там все в целости. Они ведь планируют опять сюда вернуться.
Юра замешкался, а потом представил, что можно будет вытянуть ноги, или даже вообще развалиться как барин… И что там такого, что вэвэшник так трясся за сохранность? И согласился.
Помещение оказалось наполовину подземным. Вниз вели настоящие бетонные ступеньки. А вот внутри…
Да, видно, постарались. Это была настоящая жилая комната — что для боевых условий, конечно, было вещью вызывающей.
Полы были покрыты коврами. По углам стояли три деревянные кровати, с относительно чистыми матрасами и теплыми байковыми одеялами. Стол, стоявший посреди комнаты, был круглый, очень красивый, резной. Стулья соответствовали столу. В серванте стояла самая настоящая посуда. Сверкали хрустальные бокалы.
На стенах были приторочены картины. Не репродукции — именно картины. Не оригиналы, конечно, великих художников, но тем не менее…