На протесты отвечал:
— А на концерте в честь Франко вы декламировали: «Мы стремимся к солнцу!»
Вот вам и солнце. Погрейтесь!..
По-настоящему мой конфликт со святым престолом обострился, когда я в минуту хорошего настроения в одном журнале назвал митрополита Шептицкого мутителем святой водички.
Этот удар был для князя греко-католической церкви громом с ясного неба.
Как раз в это время граф Шептицкий был увлечен папоугодным делом подготовки антисоветского крестового похода.
Моя нетактичность вызвала понятное возмущение: поповны отвернулись от меня, а их отцы разорвали мою прямую связь с небесами, запретив пускать меня в церковь.
После этого Шептицкий впал в черную меланхолию, и только приход Гитлера к власти поставил его снова на ноги.
Несколько лет назад умер монсиньор Ратти, то бишь Пий XI, и его место занял новый мой противник — Пий XII.
Все знаки на небе и на земле показывали, что в лице этого Пия я буду иметь еще более заклятого врага, чем два предыдущих, с Бенедиктом XV включительно, ибо он был одним из крестных отцов «третьего райха», он толкал Гитлера на войну против СССР, по его требованию Пилсудский шел огнем и мечом против моих неуниатских земляков Холмщины и Волыни.
Друзья говорили мне, что дни мои сочтены и что я должен ждать контрудара.
Как всегда, в таких случаях, друзья несколько преувеличивали.
Мокрая работа в то время в Ватикане была только запланирована.
У Шептицкого не было еще тогда почетной стражи в лице гитлеровских солдат, а его прелаты еще не франтили в эсэсовских мундирах.
Пока с их стороны я мог ожидать только сухой работы.
Им нужен был повод. И они нашли его.
Как-то в рождественский вечер я зашел к Александру Гаврилюку.»
Справка: Гаврилюк Александр Акимович [10 (23). 4.1911, с. Заболотье Бельского уезда Седлецкой губернии, ныне в Польше, — 22.6.1941, Львов], украинский советский писатель. Родился в крестьянской семье.
В 1929 вступил в Коммунистическую партию Западной Белоруссии. Стихи «Воспоминания заключённого» (1929) стали песней политзаключённых в польских тюрьмах. В 1929—39 Г. 14 раз подвергался арестам, дважды был в польском концлагере Берёза-Картуская, из которого в сентябре 1939 его освободила Красная Армия.
В поэме «Львов» (1939) Г. воссоздал картину революционных событий 1936 во Львове. В памфлете «Паны и панычи над “Кобзарём”» (изд. 1936) Г. разоблачал так называемых «украинских буржуазных националистов». В поэме «Песня из Берёзы» (1937, изд. 1941), в повести «Берёза» (1941, изд. 1946) изображена борьба против полицейского режима в концлагере.
Погиб вместе со Степаном Тудором в первый день Великой Отечественной войны во Львове от случайного попадания немецкой авиабомбы».
«Над нами и под нами, справа и слева люди колядовали. Воспоминания детства нахлынули на нас, и, растроганные, мы решили опрокинуть чарочку.
Традиционной рыбки не было, но ее с успехом заменило сало.
Выпили по одной. И тогда Гаврилюку пришло на ум пригласить к столу домовладельца, жившего рядом. Тот приглашение принял, но, увидев на столе сало], по-тараканьи зашевелил усами и попятился к двери.
Только тогда Гаврилюк понял, что богобоязненный усач был членом ультрамонтанского «братства сладчайшего Иисусова сердца».
Через несколько дней весть о совершенном преступлении дошла до консистории, а вскоре и до конгрегации священной канцелярии в Риме.
По этому поводу львовская дефензива [охранка] начала следствие. Возмущение шпиков нашим святотатством не имело границ.
Гаврилюка в то время не было в городе, и повестку вручили только мне. Седовласый агент сидел передо мной и укоризненно покачи¬вал головой.
«— Ваше тело», — говорил он, — сгниет в тюрьме, но что есть тленная плоть в сравнении с бессмертной душой, которую вы так безжалостно губите?
Седоголовый шпик жалобно высморкался и безнадежно махнул рукой.
— Идите, грешник, догнивайте в тюрьме, а я буду за вас молиться.
Шпик молился, а я сидел в тюрьме...