От созерцания обстрела его отвлекло хлопанье крыльев над головой. Сперва Сашка подумал, что это птица, и хотел отмахнуться, но замер, увидев ее. Она была такой же, как и во сне, дева в кольчуге, только теперь она сдерживала крылатого коня. «Богатырша» еще несколько секунд смотрела на воина, а потом в один взмах конских крыльев оказалась рядом, схватила его за шиворот, бесцеремонно перекинула через круп коня и рванула к налетевшим откуда-то грозовым облакам.
Тряски, как при обычной скачке, не было. Больше всего это напоминало качание в колыбели, так что даже в таком не самом удобном положении Александр понял, что засыпает. Он погружался в сон, от которого не хотелось просыпаться. Вися кулем на конском крупе, сквозь ласковую пелену сна и грозовые облака, он вдруг отчетливо увидел внизу яркий, но отчаянно мерцающий огонек — там умирал его боевой товарищ. «Он там, а я здесь. Меня забирают, а он остается». Последняя мысль показалась Сашке настолько несправедливой, что сорвала мутную завесу.
— Сынок! Живи!!! — последнее, что он услышал в наушниках от Круглова, теперь окончательно прорвало возникший барьер и вернуло парню угасшую волю, связало его ниточкой с миром живых.
Сашка слабо понимал, что творится вокруг: жив он, мертв, в рассудке ли, но точно знал, что ему надо назад, вниз, на землю, в грязь, боль и жару. Эта мысль огнем обожгла его усталый разум.
— Отпусти! — прошипел он своей пленительнице. — Отпусти! Я не твой, слышишь!!!
Разведчик дернулся раз, другой, изо всех сил пытаясь соскочить вниз, но его будто связали по рукам и ногам, невидимые путы держали крепко. Он бросил гневный взгляд на деву. Та удостоила его лишь кривой усмешки победительницы. И тут лейтенанта проняло. Он физически ощущал, как закипают в нем ярость и злость.
Сашка изо всех сил попытался разъять руки. «Будут в преданьях навеки прославлены под пулеметной пургой», — больше зарычал, чем запел Андреев слова, что настойчивым родничком били в голове после тех нежданных поминок по отцу, устроенных Кругловым. «Наши штыки на высотах Синявина, наши полки подо Мгой», — это дарило уверенность и новые силы. У него получилось. Парень рванулся раз, другой, — и путы не выдержали, он соскользнул с коня, но, вопреки всем законам физики, продолжал лететь вверх.
«Богатырша» заметила пропажу и развернулась, чтобы вновь забрать свою добычу, но теперь в ее взгляде уже не было надменной уверенности и насмешки. Ему показалось или в глазах девы мелькнул страх?! Облака неожиданно кончились, и по глазам полоснула яркая синь неба, такого, каким оно и должно быть летом.
Дева уже почти схватила Андреева, когда ее резко окликнули. Еще один воин в древних доспехах и островерхом крылатом шлеме уже не удивил Андреева, но вот лицо… да и голос тоже показались знакомыми, хоть слова были чужими. Сердце замерло. Совсем недавно Сашка видел этого человека. В другой одежде, без бороды и усов. Не может быть…
Пока лейтенант разглядывал явившегося, между девой и воином происходил разговор, и, судя по интонациям, не из приятных. Сашка понял, что они о чем-то договорились и, по раздосадованному взгляду девы, договор вышел не в ее пользу. Все так же молча богатырша приблизилась к Андрееву и одной рукой за грудки подтянула его к себе так, что их лица оказались на одном уровне. Александр твердо смотрел в серые глаза, не думая отводить взгляд. Он ждал чего угодно — удара, уговоров, ножа в грудь, в конце концов. Тем более неожиданным стал короткий, но жаркий поцелуй, подаренный ему.
Резко оторвавшись от парня, «богатырша» еще раз с сожалением посмотрела на него как на упущенную находку и с силой швырнула прочь. Александр почувствовал, что падает. Снова навалилась свинцовая рвань, пряча солнце и странных незнакомцев, вернулся ветер, взрывы, хлынул летний ливень. Земля была еще далеко внизу, но парень стремительно летел к ней. Он успел подумать, что если уже умер, то теперь умрет во второй раз, как спасительная темнота ласково приняла в свои объятья.
Разведчик чуть ли не обрадовался боли, снова сковавшей все его измученное тело. Он опять лежал на земле, чувствовал, как каменная крошка впивается в ладони, а крупные капли дождя холодят кожу, но одновременно ощутил, что он не один и лежит на чьих-то сильных руках. Сашка со стоном открыл глаза и увидел над собой улыбающееся лицо Федосеича. Руки старшины заботливо поддерживали Сашкину голову. Увидев, что тот пришел в себя, старик засуетился и запричитал:
— Сынок, живи, живи, сынок, слышишь. Живи.
Что-то соленое и горячее вместе с дождевыми каплями упало на щеки парня, и он понял, что старик плачет.
Старшина горячо обнял лейтенанта и зашептал что-то на ухо. Сашка не мог разобрать слов, но от них на душе становилось легче, голова уже не гудела.
— Кто ты, воин?
— Федосеич я, товарищ лейтенант, старшина, по снабжению я. А большего тебе знать не надобно, сынок. — Старшина качал Сашку, как маленького ребенка. — Забудешь ты и воина, и бабу ту неразумную. Ни к чему тебе. Ну вот и наши в атаку пошли, теперь и сюда доберутся, дай срок. А мне пора.
А в это время земля дрожала от танковых гусениц и сотен солдатских ног, а воздух сотрясало дружное «Ура!».
Андреев нагнал свой полк через месяц уже в окрестностях Лоймолы. Ушибы и ссадины прошли через пару недель, и на больничной койке его удерживала лишь полученная контузия, оказавшаяся легкой. Вспоминая свои ощущения на Зубце и видя удивленные лица врачей, которые лишь цокали языком, когда слушали историю его ранения, Сашка понимал, что случилось по меньшей мере чудо. Прав был Петрин, пусть земля ему будет пухом, когда сказал, что он в рубашке родился. Теперь о случившемся напоминала лишь вторая алая полоска, медаль «За отвагу» и виски, грозившие через пару месяцев стать совершенно седыми.
Он смутно помнил последние моменты на высоте, когда его нашел Федосеич. Старшина, видимо, за каким-то чертом рванулся вперед всех и нашел-таки полуживого парня. Сашка понять не мог, чем он так «показался» старшине, но зато хорошо понимал, что обязан ему жизнью. А потом старик исчез, растворился в своем тыловом хозяйстве, так же неожиданно, как и появился, а он так и не поблагодарил его.
Именно поэтому, прибыв в расположение полка, старший лейтенант Андреев в нарушение всех приказов первым делом завернул на склад. Улыбка засветилась на лице разведчика, когда среди стеллажей он заметил знакомую фигуру, деловито копавшуюся на полках, — старшина снова «собирал ребятишек».
— Федосеич! — окликнул старшину Андреев. Тот опустил мешок, медленно, по-стариковски, развернулся и несколько секунд подслеповато щурился, разглядывая гостя.
— А, товарищ старший лейтенант, — расплываясь в ответной улыбке, узнал парня старик. — С наградой, званием и возвращением в строй тебя!
Сашка больше не мог стоять. Он бросился к старшине и сгреб его в охапку, так что тот даже охнул. Этот «ох» Андреев справедливо посчитал притворным, потому что чувствовал, что стиснул в объятьях не трухлявый пень, а по меньшей мере кряжистый дуб.