— Федосеич, родной, прости, что только теперь тебе спасибо говорю!
— Да пожалуйста, пожалуйста, токмо за что?
— То есть как? — Сашка разжал руки и непонимающе взглянул в глаза старику, пытаясь понять, шутит тот или всерьез. — Ты же мне жизнь спас! Там, на Зубце, помнишь? Я ж тогда, можно сказать, второй раз родился!
— На Зубце? — переспросил старшина и удивленно поднял брови, глядя на ошарашенного парня. — Да я дальше командирского штаба отродясь не хаживал, у кого хошь поспрошай. Путаешь ты что-то, старшой, так-то.
— Но как же… — смутился Сашка, теперь и впрямь сомневавшийся в своих воспоминаниях. — Там… тогда…
— Контузило тебя тогда, — мягко перебил его старый вояка, — так бывает, когда контузит, что было, что не было — путаешь. Да ты не унывай, старшой! Нельзя теперь тебе унывать!
— Это почему это?
— А потому. — Старшина доверительно взял парня за локоть и продолжил дальше полушепотом: — Долго жить будешь, старшой. Чтоб во второй раз народиться, во первый раз помереть надобно, так-то… — Старик многозначительно замолчал и вдруг озорно, по-мальчишески, подмигнул Сашке. — А двум смертям не бывать!
СТАРАЯ СКАЗКА
Надя Яр
DRACHENLAND
Высокий длинный утес над рекой плыл в тумане, далекий и черный, похожий на неровный каравай. Дева, невиданная и незримая, расстилала с угрюмой скалы свою песнь, словно сеть, — и рулевые теряли разум. Песней звала рыбаков и купцов, и люди бросались на зов и гибли. Пороги мололи обломки судов и тела. В этом месте был волок — проезжие издавна предпочитали посуху обойти и утес, и пороги. Ни один смертный не видел облика девы, но рыцарь не сомневался, что злая певунья прекрасна, как сумерки, ночь, заря. Рыцарь не давал обета подняться на черный утес и убить деву. Целью его пути было иное.
Рыцарь направил коня вдоль стерни к переправе. Он был разочарован. Он прибыл спасти этот злосчастный край, а край его не заметил. Не поприветствовал, ни о чем не попросил. Убранные поля окружали кукольные деревушки, впереди лежал тусклый клинок реки, а за рекой к воде прилепился небольшой город — выводок аккуратных домиков, постоялых дворов и складов. Издалека фахверковые дома казались пряничными с сахарной глазурью. Несколько дней назад рыцарь купил один такой на местной ярмарке и съел. Над городом навис то ли большущий холм, то ли приземистая гора. Склон ее, обращенный к реке, был расчерчен четкими полосами. То был знаменитый драхенландский виноградник. Сколько хватало глаз, в глубь страны уходили точно такие же горы — у подножий засаженные виноградом, выше — скалистые и пустые или поросшие высоким непроходимым лесом, черным и голым по зиме. Деревья стояли дыбом, как шерсть сердитого зверя. Над их ветвями и над макушками низеньких гор в вечернем мареве висела белая, как заоблачная луна, холодная вершина Драхенберг.
Рыцарь проследил взглядом вьющуюся от города ввысь дорогу. Она вела к старому бурому замку. Родовое гнездо местных герцогов или графов притулилось к горному склону, среди винограда, и пустило цепкие корни. Все было по-зимнему тускло и пусто. Рыцарь отметил, что у города нет стены, а дорога к угрюмому замку довольно длинна. Если зимой по равнине и льду реки придет враг, обитатели пряничных домиков не смогут оборонять их и не успеют укрыться в замке, и городок достанется мародерам.
У переправы рыцарь догнал крестьянина с кобылой. Крестьянин не очень старательно поклонился и не проявил дальнейшего интереса. С другого берега отчалил паром — по сути просто бревенчатая коробка, — и рыцарь удивился. В его родном краю никто не стал бы преодолевать такую реку ради двух пассажиров, тем более в такое время. Был уже вечер. С блеклого неба падали редкие снежинки и таяли, приземлившись. Паром медленно наползал на пристань, похожий на огромный плот. Рыцарь мерз в седле в своей куртке и легких дорожных доспехах. Он хотел спешиться, чтобы хоть немного размяться и согреться, но рядом невозмутимо стоял крестьянин, прислонившись к плечу кобылы и куря трубку. Запах выдавал хороший табак. Рыцарю не хотелось показывать свою слабость, и он направил усталого коня с пристани на паром.
— Когда ваш праздник? — спросил он у попутчика. Не потому, что не знал, а просто так, чтоб спросить.
— Весной, вестимо.
Крестьянин подозрительно оглядел чужака, как будто впервые его заметил. Цепкие голубые глаза задержались на копье, и лицо вдруг прояснилось.
— Вы, значит, к нам на праздник, сэр? Так это долго — пока еще ландыши зацветут… Месяца два, не меньше. Тут есть отличный постоялый двор…
— А девушку уже выбрали? — спросил рыцарь.
— А как же! Дочь городского головы.
Теперь крестьянин улыбался во весь рот. Радуется небось, что минуло его семью.
— Она красива?
Рыцарь знал, что от него ожидают женитьбы на той, кого он спасет от дракона, и надеялся, что у чешуйчатого урода хороший вкус.
— Вестимо! Красавица! — Крестьянин обрисовал рукой стройную девичью фигурку. «Наверняка купчиха», — подумал рыцарь. Но это его не особенно огорчало, ведь он был беден. В пещере дракона должны быть сокровища, но если их все-таки нет…
Паром, казалось, полз, как улитка. Пряничный городок медленно увеличивался и в конце концов оказался живым.
— Почему здесь никого нет? Причал пуст.
— Завтра же воскресенье, — хмыкнул крестьянин. Видимо, здесь это все объясняло.
Уже сойдя на берег, рыцарь вспомнил, что на носу Новый год, а река вот она, не замерзла, течет себе как ни в чем не бывало.
— В этих краях зима всегда так милосердна? — спросил он в спину уходящему попутчику.
— А как же, — не оборачиваясь, ответил тот и мотнул головой, указывая вверх, на гребни гор. На Драхенберг.
Рыцарь присмотрелся к пугающе белой далекой горе и увидел на ней красный отблеск. Или показалось? За виноградными горками лежал Край дракона, царство огня, где сгинула не одна сотня безвестных искателей славы и не один десяток рыцарей-драконоборцев. Новейший претендент на славу избавителя Драхенланда еще раз посмотрел на виноградник, беззаботный городок, бурый замок. Эта страна каждый год скармливала дракону одну из своих дочерей, но надо было отдать должное драконьим подданным: здесь делали чудесное игристое.
Впоследствии рыцарь так и не смог вспомнить, видел ли он хоть кого-то на широкой мощеной улице городка, которая привела его прямо к особняку головы. Освещенные окна домов дышали теплом и уютно укутанной жизнью, с задних дворов то и дело доносились запахи хлева и конюшен, но улицы были чисты и пустынны — как вылизаны языком дракона. Дома, выглядевшие поновее, были окружены игрушечными заборами, через которые могла бы переступить лошадь. Входи не хочу; однако же входить без спроса почему-то не хотелось. Во многих дворах стояли хорошие вещи — резные украшения из дерева и металла, детские самокаты, столики, табуретки, плетеные кресла. Никто их не крал. Фасады домов белели в темноте, внутри горели очаги, а над дверями — фонари, что добавляло уюта городу. Декабрь не сковал реку льдом — а рыцарю было холодно. Ему казалось, что он мерз всю жизнь. Он принес с собой холод оттуда, откуда пришел, чтобы согреться только здесь, в Краю дракона.
— Подними забрало, — сказала дочь городского головы. Она была и правда хороша — пышногрудая, сероглазая дева с толстой ржаной косой. Ее хотелось называть девой, потому что ее лицо являло разум и полноту души, обычно не свойственные ее ровесницам, девицам. Рыцарь поднял забрало. Серые глаза поднялись и опустились, и она отступила в сени, кивком приглашая его войти. Рыцарь шагнул с крыльца в тепло, в свет.
Городской голова был у себя в кабинете. Рыцарь плохо представлял себе кабинет купца, но множество клеток с птицами было последним, что он ожидал увидеть. Румяный человек, седой, но еще не старый, сидел за широким столом, рассматривая через лупу крохотного попугая. Птица смирно лежала у него в руке, подобрав тонкие лапки, и время от времени вертела головой. Рыцарь представился.