Хотя! Дурой ты родилась, Артурия, дурой и умрёшь! У меня есть 99 мягких золотых монет. Никто не мешает сейчас поменять 9 из них в ювелирной лавке на 4 укрепленных и ещё немного сдачи серебром — этого хватит, чтобы купить несколько толстых томов и по истории, и по богословию, и по внешней политике. А потом уже, когда будет удобное время, которое ни на что более полезное потратить нельзя, пойти и убить пять тысяч монстров первого уровня, или две с половиной тысячи второго — чтобы восполнить невыгодную разницу в курсе.
Тьфу! Это штука всё-таки заставила меня думать, как купеческая дочь! Считать мелкие выгоды и убытки — какой позор для рыцаря! Хотя король обязан считать доходы и расходы государства — иначе он разорит своих подданных, а это ещё больший позор. Но что делать, когда король одновременно и рыцарь? С какого момента щедрость перерастает в расточительство, а скупость превращается в бережливость государственного ума? Ведь каждая небрежно выброшенная мной монета — это по меньшей мере полгода пропитания для целой крестьянской семьи!
А с третьей стороны надо помнить, что если я позволю себе чересчур увлечься торговлей и не успею решить хотя бы основные проблемы Мелромарка до прихода достаточно сильной Волны, то волноваться о голодающих крестьянах мне уже не придётся — просто потому, что их всех съедят.
Всё ещё не до конца уверенная в правильном пути, через десять минут я вошла к меняле, а через двадцать — к торговцу книгами. Мне повезло — удалось купить несколько старых, раритетных изданий, удобных тем, что их не правили цензоры под политические нужды текущего момента. А также несколько книг, написанных в других странах. Разумеется, те и другие тоже не были свободны от искажений — одни правили под прошлых монархов, другие — под заказ конкурирующих государств. Однако, сопоставив различные искажённые точки зрения, мне более или менее удалось выделить целостную картину.
То, что казалось мне на первый взгляд нелепостью, оказалось достаточно внятной и стройной религиозной доктриной. Но, как и христианские догматы, понятна она была лишь иерархам церкви с высшим образованием, а простой народ вовсю смешивал её с разнообразными суевериями и языческим мракобесием. Церковь с этим где-то боролась, а где-то и поощряла — в зависимости от своих конкретных нужд.
Самое главное — Церковь не поклонялась Героям. Церковь прекрасно знала, что это смертные люди, весьма слабые поначалу, что они могут совершать глупые или аморальные поступки, и так далее. Знала она и то, что в разных призывах с теми же Оружиями могут появляться РАЗНЫЕ люди, порой с диаметрально противоположными характерами и убеждениями в разных поколениях.
В центре местной доктрины располагалась фигура Единого Бога. Полностью благого, полностью безобразного (не в смысле «уродливого», а в смысле «не имеющего образа»), полностью непознаваемого человеком. Человек слишком мал и глуп, чтобы познать Бога во всей его полноте, учила Церковь. Что интересно, при этом здешний Бог не являлся абсолютом во всём, символом бесконечности и вечности, как в земных авраамических религиях. Он был просто неизмеримо больше, сложнее, многограннее, обширнее человека. Он где-то конечен, но нам не более дано познать его конечность, чем микробу дано познать конечность человека. Он не всеведущ, не вездесущ и не всемогущ, но мы можем считать его таковым, потому что для нас — ничтожных мелких существ — разницы в принципе нет. Тем самым местные богословы довольно изящно обошли целые тома противоречий, нагромождённых земными философами при попытке вписать Абсолют в нужды простых смертных.
Тем не менее, даже с таким ограниченным Богом людям не дано ни общаться, ни служить ему, ни вообще как-либо взаимодействовать полноценно. Однако Он, в своей божественной милости, снизошёл до ничтожных микробов сам, и даровал нам свои ПРОЯВЛЕНИЯ. Те грани, частицы всеобъемлющего целого, которые мы могли понять, использовать, которым можно было служить, молиться и с помощью которых можно творить благо. Этими проявлениями и были, как нетрудно догадаться, Священные Оружия. Не боги сами по себе, но части, аспекты Бога, дающие познать его в том объёме, какой в принципе нам доступен. Поэтому использование Оружий состоит из постоянных открытий — это шаги по пути просветления.
Герои же — избранные этими орудиями святые. Поскольку мудрость Бога непостижима, для Его целей вполне может быть избран и человек, кажущийся недостойным. На самом деле никто из нас в принципе не достоин носить Оружия, но их благодать освящает человека, делая большим, чем он был сам по себе.