Через месяц после того, как Назукин нашел в кармане шинели листовку, он вновь пришел к заводу. Мощным баритоном запел заводской гудок. Из проходной густо повалили рабочие. Как много, оказывается, на заводе женщин и подростков!
Назукин внимательно присматривался к каждому рабочему. Но нет, в толпе не было ни одного человека, с кем он познакомился во время ремонта подводной лодки. Наконец толпа поредела. Назукин медленно пошел от завода. У первых домиков Корабельной слободки к нему вдруг подбежал мальчик лет двенадцати и что-то сунул в руку:
— Дядя матрос, это велели вам передать.
Повернулся мальчишка, и его след простыл. Назукин быстро спрятал в карман маленький пакет в измятой газете, вышел из слободки и торопливо двинулся по пустырю. Вечерело. Поблизости никого. Достал пакет, развернул газету. Да это же листовки!
Берет одну и с жадностью читает. Снова о войне и разрухе, о борьбе против царского произвола, за мир, землю и свободу. Партия призывает к братанью на фронте. Пусть рабочие и крестьяне, одетые в солдатские шинели, по-братски протянут друг другу руки. Мир через голову буржуазно-помещичьих правительств!
— Вот это здорово!..
Спрятав листовки за пазуху, Назукин, радостный и взволнованный, направился в дивизион.
За два дня листовки были прочитаны всеми матросами дивизиона. Потом их передали на подводные лодки «Налим» и «Тюлень». Там служили друзья Назукина: рулевой Ваня Евтушенко, однокашник по школе, матросы Ваня Романов, Наумов, Лиханский…
Прошла неделя. Поползли мрачные слухи о том, что жандармерия раскрыла во флоте подпольные революционные организации. Начались аресты. В плавучие береговые тюрьмы были брошены сотни матросов с линейных кораблей «Екатерина II» и «Императрица Мария», с крейсеров «Кагул» (бывший «Очаков») и «Память Меркурия», с нескольких миноносцев и из ряда береговых частей. Говорили также о сотнях матросов, которых командующий флотом вице-адмирал Колчак по подозрению в «политической неблагонадежности» отправляет в другие флоты и флотилии.
Среди подводников было пока тихо. Очевидно, ни одна листовка не попала в офицерские руки, не вызвала у начальства переполоха. Это хорошо, но временно придется еще больше затаиться. Враг силен, руки царизма длинны и цепки.
Тягостно тянулись дни. Казалось, войне не будет конца. Армия продолжала терпеть поражения и нести огромные жертвы. У нее не хватало не только пушек и снарядов, но и винтовок. В стране все больше нарастала разруха. Трудовой народ нищал. Андрей Стукалов подсчитал, что в Севастополе цены на хлеб за время войны возросли больше чем в три раза, на мясо — в четыре с половиной, на масло — в пять, а на картофель — в десять раз!
Назукин, хотя это и было очень опасно, продолжал свои беседы с товарищами. Матросы сами шли к нему со своими горестями, новыми мыслями, разбереженными душами. Он становился признанным вожаком своих сослуживцев.
Несмотря на террор жандармерии и командования, революционное брожение во флоте ширилось. Не случайно осенью 1916 года Колчак пытался задобрить матросов и солдат. По его предложению комендант крепости, генерал-губернатор Севастополя контр-адмирал Веселкин, известный своей свирепостью, издал неожиданный приказ, которым отменялись почти все ограничения для нижних чинов. Им разрешалось свободно ходить по центральной буржуазной части города, ездить в трамваях, курить на улицах, посещать театр, кино и Приморский бульвар, на котором раньше висели объявления: «На велосипедах не ездить», «Собак не водить», «Нижним чинам вход воспрещается».
— Удивительное дело — Веселкин добрее стал, — усмехнулся Стукалов.
— Очень просто, — пояснил Назукин, — хотят задобрить нас, расположить к себе. А кроме того, теперь матросы и солдаты будут больше на виду у начальства…
Но царизму не удалось ни разгромить, ни обмануть революционные силы народа. Час расплаты с кровавым самодержавием неумолимо приближался.
В дни Октября
Восторженно встретил Назукин весть о свержении царизма. Наконец-то свершилось! Он радостно читал товарищам газеты, опубликовавшие телеграммы о революции в Петрограде, говорил об исполнившейся мечте народа, особенно подчеркивал значение образования в стране Советов рабочих, солдатских и крестьянских депутатов.
В Севастополе начались бурные митинги. Общим у всех было одно — радость. Но люди по-разному оценивали события. Одни очень цветисто, взахлеб расписывали «величие момента», «новую эру в истории России», безоговорочно поддерживали созданное в Петрограде временное «революционное» правительство. Другие, большевики, говорили проще и о более близких делах: на улицах Севастополя еще стоят городовые; царские чиновники, даже судьи и жандармы остались на своих местах; политические заключенные, в том числе матросы-потемкинцы и очаковцы, продолжают томиться в тюрьмах. Большевики предлагали создать в Севастополе народную милицию и Совет рабочих, матросских и солдатских депутатов, требовали хлеба для рабочих, земли для крестьян, мира для всех.