– Я абсолютно не твой, ты – куча навоза! И не мальчик, – тон моего голоса оказался неприятно пискляв и выдавал, насколько я чувствовал себя не в своей тарелке. – Не смей так со мной трепло вести!
– Прости. Каждый раз забываю, насколько ты нервный тип.
– Я абсолютно спокоен. Нечего тут хулить и молоть поганку! – бесполезно пытаясь взять в себя в руки, агрессивно возразил я. Следовало бы уже перестать использовать сленг и вести себя более прилично.
– Чего? Знаком тебе этот уродец, что ли? А, Наполторы? – тут же постарался прояснить для себя ситуацию Данрад, и на этот раз я не стал придираться к кличке.
– Знаком.
– И что? Считаешь, что он стрижёт поляну? Лучше расстелить?
Несмотря на жаргон, под «расстелить» у Данрада имелось своё понятие. Была у него излюбленная забава, и давшая ему второе имя – Холща. Совершенно случайно я даже узнал, что истоком развлечения послужило то, что отец нашего главаря видел сына портным (ха, весело бы такой верзила смотрелся за штопкой и выкройкой!). Но это сейчас не важно. Речь идёт о том, что у него всегда под рукой имелся отмер холста. Идеальный отмер. Когда Данраду было скучно, то некто сильно провинившийся из своих или так кто из попавшихся под горячую руку, укладывался на это полотно. Если какие-либо части тела выходили за границы ткани, то их отсекали. Если, напротив, человек был меньше, то Данрад молотом плющил конечности, чтобы рост подошёл под размер…
Я слышал, что некогда попался на идеальный отмер идеальный человек. Но что с ним приключилось, все говорили по-разному. Кто-то уверял, что Холща его отпустил. Кто‑то клялся, как если бы был очевидцем, что тело порубили на кусочки и в той же тряпке после захоронили, а Данрад вырезал себе новый идеал полотна…
– Нет. С ним всё в порядке, – вздохнул я. Всё равно казнь могла быть только временным решением. Бог запросто бы воскрес. – Только чего он здесь остался?
– Бард. Говорит, что хочет наш подвиг прославить, – пожал плечами Данрад. – Брешет собака?
– Нет. Сочинять и петь он действительно умеет… на вполне так сносном уровне.
– Сносном? – всё же обиделся Арнео, но не смог проявить своё недовольство более ярко. Он почти сразу оказался в объятиях Элдри, завизжавшей:
– Лайрэм! Ура! Морьяр, это же Лайрэм!
– А мне он говорил, что его Вильян Боян кличут, – сощурил глаза Данрад.
– Исключительно потому, что ныне имена, от старого языка произошедшие, в опале, сударь. Только очень старым и хорошим знакомым я сообщаю имя, данное мне матерью при рождении, – нашёлся с ответом бог и скорчил такую умильную рожу, что даже нашего Холщу проняло. Главарь грозно потребовал, чтобы Арнео выметался прочь, и на этом остановился. Почти. Мне он наказал за гостем приглядывать.
– Ну-с! – потирая ладони, начал беседу хранитель мира. – Где тут чего-нибудь поесть можно? А то у меня с утра брюхо пустое.
– Везде себе кусок урвать хочешь?
– А то!
– Держи тогда, – сунул я ему в руки чёрствую краюху, которую хотел, но который день забывал скормить своему коню – Опалу.
Аппетит, видимо, у Арнео тут же пропал. Он поморщился и стал выглядеть лишь ещё кислее, когда Элдри жизнерадостно сообщила:
– А у нас здесь все не едят, а жрут!
– В жизни не жрал ничего прекраснее, – трагичным голосом протянул бедолага, всё же откусывая кусок от каменного хлеба. А затем восхитился: – Надо же как ты выросла! А была же такая. От пола локтя три всего!
По чести сказать, Элдри не сильно вытянулась с момента нашей первой встречи. Восьмилетний ребёнок априори должен быть ростом повыше. Но девочка действительно росла. Мне приходилось регулярно заниматься покупкой одежды и обуви для неё. Хотя, то, что покупалось «на вырост», чаще всего становилось не мало, а элементарно снашивалось из-за шкодничества. Недавно вот пришлось совсем новые штаны выкинуть. Эта егоза вздумала потренироваться в лазании по деревьям и донельзя перепачкала их в смоле. Такое ощущение, будто специально изгваздала.
Между тем Арнео продолжал льстить.
– Красавица теперь!
– Да? – смущённо и кокетливо потупила глаза девочка.
… Или мне показалось, что кокетливо?
Не знаю. Но свой недовольный взор я на Арнео скосил.
– Да. И Морьяр твой тоже изменился, – настала очередь комплиментов и для меня. – Из опрятного хорошего мальчика в такое быдло! Стыд и срам!
– Чего?!
– Наполторы! Пф-ф, что это за прозвище такое Наполторы? Тот Морьяр, что я знал, в жизнь бы с таким именем не смирился. И уж точно не позволил бы вшам по своей нечёсаной голове ползать!
– Вшам? Это паучок запутался! – проведя рукой по волосам, рассмотрел вытащенное насекомое я.