— Лучше бы я не приходила, — тихо произнесла Наташа, и он уловил неподдельное сожаление в её голосе.
— Что ты, девочка моя! — он ласково обнял её за плечи. — Всё хорошо. Завтра мы ещё посмеёмся над всем, что произошло. А как ты профессионально вырубила Мишку! Каратистка…
Наташа, никак не реагируя на прикосновения мужчины, смотрела в сторону. Иванов решил действовать настойчивее.
— Вот что мы сделаем, — бодро начал он, — сейчас ложимся и проводим остаток ночи как двое нормальных — мужчина и женщина. Завтра же пойдём, позвоним твоему «бывшему» или дадим телеграмму, или, там, письмо, что ли, напишем… Короче — всё объясним ему. Пусть живёт спокойно со своей семьёй. А ты останешься со мной. Может быть, у тебя своя жизнь или нет? Как тебе такая перспектива?
— Ты когда-нибудь давал слово? — после паузы, тихо спросила девушка.
— Давал. Но, если он умный мужик, то поймёт, а если нет — так ему и надо! И что в нём есть такого, чего нет у меня?
— Он хороший, — ответила Наташа.
— А я — плохой? — почти обиделся Иванов.
— Саша, ты хочешь, чтобы я была с тобой? — девушка, не мигая, смотрела в его глаза.
— Хочу! — выдохнул Иванов.
— Хорошо… Я буду с тобой. Только сначала я обязательно должна поговорить с ним. Пойми. Я завтра позвоню ему. Я тебе обещаю. А потом у нас с тобой всё будет. Ну не обижайся, пожалуйста. И не спеши. Не мучай меня. Ну не мучай! — Наташа сама поцеловала его в губы. Он осторожно уложил её на спину, устраиваясь сверху и целуя почти не оказывающую сопротивления девушку.
— Нет, Саша, потом, — шептала она, слабо отвечая на поцелуи. — Сегодня ничего не будет. Ты слышишь?
— А что это меняет? — грубо ответил Иванов.
— Пусти, мне больно! — простонала девушка, отталкивая Иванова. — Я сказала: ничего не будет…
— Ошибаешься…
Отдаваясь накатывающейся дрёме, обессиленный Иванов почувствовал, как поднялась Наталья. Но он не открыл глаз, продолжая нежиться в тягучем блаженстве.
— Саша, подойди сюда, пожалуйста, — услышал он из коридора голос девушки.
Усилием воли прогоняя сон, Иванов, завернувшись в простыню, с неохотой повиновался. Зевая и щурясь от яркого света лампочки, он вышел в коридор. Обнажённая Наташа стояла у зеркала и рассматривала себя. Сон у Иванова прошёл моментально. Он попытался обнять девушку, но та протестующее оттолкнула его руки.
— Скажи мне, Саша, — глядя на своё отражение, начала она тоном учительницы, спрашивающей урок с нерадивого ученика, — я могу нравиться мужчинам?
— Ещё бы! Такое роскошное тело… — он хотел говорить и дальше, но она прервала его следующим вопросом:
— А ты понимаешь, что изнасиловал меня? Посмотри, какие синяки наставил!
— Чуть не изнасиловал. Тебе ведь было хорошо, — поправил Иванов. Всё это он понимал, а вот куда она клонит — нет.
— Натаха… — начал он, пытаясь снова обнять девушку. Вдруг у него зазвенело в правом ухе от хлёсткой пощёчины.
— Ты, что… сука?! — опешил Иванов, и тут же получил ещё одну пощёчину с другой руки.
— Это, чтобы помнил! Больше никогда не смей так со мной поступать! Слышишь?! И не называй меня сукой — не люблю! — произнесла она, жёстко глядя ему в глаза и чётко выговаривая каждое слово. И вдруг её взгляд потеплел:
— А теперь иди в ванную и побыстрее — утро скоро.
Ничего не соображая, Иванов послушно метнулся в ванную и закрылся на шпингалет. На кого он нарвался? Эта непредсказуемая женщина представляла для него большую тайну. Таких он ещё не встречал: жёсткая и нежная, грубая и ласковая, сильная и женственная, мужественная и очаровательная. Он только чувствовал, как его всё сильнее тянет к ней. «Идиот! Мазохист!» — ругал он себя, стоя под тёплыми струями душа. «Нет, надо поставить её на место! — решил Иванов, вытираясь полотенцем. — Кто здесь мужчина? Или послать её ко всем чертям?»
Когда Иванов вышел из ванной, Наташа лежала в постели и делала вид, что спит. Он с опаской медленно забрался под простыню и сказал, не прикасаясь к девушке:
— Извини за то, что сделал тебе больно. Но, имей в виду, что я не большой любитель получать пощечины даже от хорошеньких женщин.
— Ты что, меня бросишь? — Наташа вдруг по-кошачьи сама ласково прижалась к Иванову. — Куда же я теперь пойду?
— Ты серьёзно или издеваешься? — опасаясь новых выходок с её стороны, недоверчиво поинтересовался он.
— Конечно, серьёзно. — Её лицо выражало озабоченность. — Ты порвал мои трусики, а как я теперь утром выйду на улицу?
Если бы уже рассвело, то Иванов, наверное, разглядел бы в её глазах прыгающих чёртиков.
Расслабляясь, он по-доброму обнял Наташу:
— Тебя такой мужчина добивается, а тебе трусиков жалко. Да я тебе завтра всё, что захочешь куплю!
Улыбнувшись, она доверчиво уткнулась лицом в его плечо:
— Я сама себе всё куплю… Саша, ты только меня теперь не оставляй…
Испытывая огромное чувство нежности к этой ставшей ему неожиданно очень близкой женщине, он прошептал:
— Наташка, я всегда буду рядом. И ты прости меня за сегодняшнее.
— И ты прости меня, Саша, у меня очень плохой характер. И предупреждаю: я — стерва.
— Как говорит мой бортовой техник — хохол: «Бачили очи, шо брали, щас хоть повылазьте — надо хавать…». Всё будет хорошо! Ты теперь моя.
— Твоя… Знаешь, когда сегодня шла сюда, я и хотела и не хотела этого.
— Почему?
— Меня нужно завоевать. И мне нужен сильный мужчина. Слабого я сломаю.
Улыбаясь, он поцеловал её:
— Меня не сломаешь! Лучше сдавайся сразу!
И они слились в поцелуе…
— Всем развратникам и алкоголикам, подъём! — С этого бодрого Мишкиного крика началось новое утро.
Иванов с Натальей лежали, обнявшись, и им совсем не хотелось вставать. Казалось, что прошло не более пяти минут, как они утомлённые, наконец-то смогли заснуть.
— Солнце встало выше крыш, надевай штаны, малыш! — в плавках из ванной появился Михаил с полотенцем на шее. — Дети, в школу собирайтесь: мойтесь, брейтесь, похмеляйтесь! Подъём! Мирный атом в каждый дом! В каждом рисунке — бомба!
Дурачась, он подошёл к магнитофону и поставил кассету с ритмичной музыкой.
— «Малыш», ты бы хоть штаны надел! — посоветовала Мишке потягивающаяся Наташа. Иванов с обожанием смотрел на неё.
— Зачем? — продолжал дурачиться Ковалев, энергично работая тазом и неумело изображая танец стриптизёра. — Как говорят сталевары: «Наша сила — в наших плавках!».
— Так то у сталеваров! — засмеялась Наташа. — А ты — «малыш».
— Обижаешь! — Ковалёв перестал двигать тазом. — Но, конечно, куда уж нам до Сашки!..
Из кухни появилась одетая Ирина:
— Заявляю как специалист: Миша — хороший «сталевар»!
— Не трудись, — посоветовала Наташа. — Об этом почти весь госпиталь знает…
Хотя никто не выспался, это солнечное утро было наполнено музыкой, шутками, смехом и радостью. Во время завтрака все громко хохотали, вспоминая события прошедшей ночи, добавляя к ним свои комментарии. Даже Михаил, который пострадал больше всех, ни на кого не обижался. Наталья, показывая свежие синяки на руках и ногах, возмущалась:
— Ну, как я теперь в госпитале покажусь? Что я об этом скажу?
— Так и скажи, что сопротивлялась, — поспешил с советом Михаил. — Может быть, тебе медаль дадут «За отвагу». Знаешь такой анекдот про медаль? Нет? Тогда слушай: приезжает министр Грачёв к нам в Чечню, с инспекцией. А наши генералы, зная, что министр очень уважает женский пол, решили сделать ему приятный сюрприз: наградите, мол, лично, товарищ министр, отличившихся бойцов. Выходит, значит, министр с наградами, глядит, а пред ним стоит взвод штабных связисток, и все — одна к одной: ногастые, грудастые, крутобёдрые. Идёт Грачев вдоль строя и каждой связистке на левую грудь вешает медаль «За боевые заслуги». Доходит до последней дивчины и видит, что для неё одной — медаль «За отвагу». И бабёнка-то самая ядрёная из всех. Спрашивает: «Почему это, товарищ связистка, у всех медали «За боевые заслуги», а у Вас одной медаль «За отвагу»?». «А я сопротивлялась!» — отвечает та.