К счастью, жена уже ушла на работу. Она, вероятно, и на этот раз испортила бы ему радостный миг. И уж точно была бы против трех яиц в стакане с беконом и шнитт-луком. С его уровнем холестерина такой завтрак не был полезен, зато отлично поднимал уровень дофамина.
Несколько дней назад Хольгер Рёсляйн по телефону поведал ему в общих чертах настоящую историю владельца видеотеки Михаэля Хартунга. «Похоже, ты снова в игре, Гаральд», — сказал Рёсляйн. Вскоре после этого с Вишневским связались из федеральной канцелярии и пригласили на встречу с главой департамента политического планирования Антье Мунсберг. «И убедись, что твоя речь готова», — добавил Рёсляйн, который также должен был присутствовать на сегодняшней встрече.
После такого неожиданного поворота событий Вишневский почувствовал свою силу и величие, чего не случалось уже давно. Справедливость все-таки восторжествовала, думал он. К счастью, он не успел сказать ни людям из фонда, ни жене, ни кому-либо еще, что его отстранили, беспощадно забраковали эти бюрократы и только теперь наконец поняли, кого теряют. Никаких свежих лиц! Никаких новых историй! Они бы не отмылись от позора, если бы выпустили этого Хартунга выступать перед бундестагом!
А ведь еще недавно Вишневский был в таком отчаянии, что даже порывался сбрить бороду. Свою прекрасную революционную бороду, которая тем временем стала такой же густой и пышной, как в лучшие годы его юности. Даже молоденькая научная сотрудница фонда оценила его бороду. Она сказала, что он выглядит лучше всяких напыщенных хипстеров, потому что на нем она смотрится естественно. При этом она ему улыбалась. Давненько он не слышал комплиментов от девушек. Что ж, думал Вишневский, пусть будет, раз так.
То же самое было и с речью, которую он наконец дописал за один день. Не раздумывал, не ломал голову, просто сел и сделал. Мысль неслась потоком, он едва успевал печатать. Речь получилась очень личной, первое предложение звучало так: «Что вчера было будущим, сегодня стало историей». Вишневскому пришлось признать, что частично эта фраза принадлежит Удо Линденбергу, но он надеялся, что тот будет не в обиде.
Вишневский ел ложкой вареные яйца из стакана, закусывал куском поджаренного белого хлеба и тихонько постанывал от удовольствия. Позже, в такси по дороге в канцелярию, он заметил, что значительная часть его завтрака застряла в бороде. Он попытался вычесать пальцами из жестких волос затвердевший желток. Уже в фойе канцелярии он понял, что его темные костюмные брюки в районе бедер все в крошках желтка, и попытался оттереть следы, но стало только хуже. И тогда у него закралось подозрение, что полоса везения закончилась. Но он быстро отмел эту мысль, заменив ее Манфредом Кругом и распускающимися почками.
Чья-то рука сзади тронула его за плечо — это был Хольгер Рёсляйн, он заговорщицки улыбался Вишневскому:
— Вот видишь, Гаральд, я все уладил.
Но не успел Вишневский еще раз поблагодарить его за помощь, как один из сотрудников повел мужчин на третий этаж, где их ждала доктор Антье Мунсберг, высокая рыжеволосая дама в сером брючном костюме. Они сели на диваны, расположенные кругом, в центре которого стоял аквариум, где плавали сиамские петушки, как с ходу определил Вишневский, который сам некогда разводил декоративных рыбок.
Доктор Антье Мунсберг сразу перешла к делу и заговорила о неловком положении, в котором все они оказались по вине господина Хартунга. Она отметила, что ее не обрадовали действия федерального президента, который, собственно, и предложил господина Хартунга на роль оратора. Вишневский сидел под неудобным углом к Антье и мог видеть ее лицо только через аквариум, где в этот момент на уровне ее носа проплывала рыбка.
Глава департамента напомнила, что канцелярия нисколько не сомневалась в его кандидатуре и довольно давно выбрала Вишневского оратором на девятое ноября.