Но вместо того, чтобы радоваться удаче, восхвалять богов случая и с оптимизмом смотреть в будущее, Ландман все больше мучился мыслями о том, какие великие возможности он упустил в прошлом. Какие окольные пути могли привести его к еще большим целям. Иногда он просыпался посреди ночи и прокручивал в голове важные жизненные решения, ход за ходом разбирая их, как шахматную партию.
Конечно, Ландман понимал, что глупо предаваться таким мыслям, принижать собственную жизнь и большими сомнениями отравлять маленькое счастье. Но, начав однажды, он уже не мог остановиться, потому что ему не свойственно было доверять удаче. Его мать считала, что это как-то связано с его казахской душой. С тоской и недоверием, которые несли в себе предыдущие поколения. Но в то же время это проклятое недоверие надежно оберегало его от разочарований, потому что пережить неудачу гораздо легче, если не веришь в успех.
С недавних пор у Ландмана поя вил ось средство, помогавшее выбраться из пучины тяжелых мыслей. В нижнем ящике стола в мягком конверте лежала хвалебная речь председателя жюри журналистской премии, напечатанная на бумаге ручной работы. В этой речи, например, говорилось: «Своим блестящим текстом Александр Ландман подводит нас к вопросам человеческого бытия. Он открывает нам силу свободы, способную уничтожить даже самого могущественного диктатора». Когда Ландмана одолевали сомнения, достаточно было провести пальцем по конверту. Это был своего рода обряд изгнания казахского духа недоверия.
Ландман все еще стоял перед большим зеркалом. Он скрестил руки на груди, немного наклонил голову и на мгновение показался себе именно таким мужчиной, каким хотел быть. Наконец он остановил выбор на запонках из гладкой буйволовой кожи, которые ему на день рождения подарила жена. Натуральная элегантность буйволовой кожи показалась Ландману наилучшим воплощением интеллигентной сдержанности, которую начинающий писатель вроде него должен излучать на дебютном вечере. Запонки отлично подходили к его темно-синей фланелевой рубашке и твидовому пиджаку.
Около шести часов вечера Ландман вышел из гостиницы и поехал на такси в сторону Пренцлауэр-Берг забрать Хартунга. По опыту он знал, что перед важным мероприятием необходимо поддержать его, мотивировать и порадовать. Поэтому по дороге он решил заехать в пекарню на Данцигер-штрассе, где, по словам Хартунга, делали лучший в мире штрейзелькухен. Хотя Ландман восхищения не разделял: он пробовал этот пирог и не нашел в нем ничего особенного. После Хартунг объяснил ему, что особенность пирога заключается в том, что на вкус он точно такой же, как раньше. Снова эта зацикленность осей на прошлом, думал Ландман. Однако их можно понять — они потеряли свою страну и хотели сохранить хотя бы свой пирог.
Такси свернуло на Раумерштрассе. Ландман надеялся, что сегодня Хартунг будет более собранным, чем во время их последней встречи три дня назад. Все мысли Хартунга теперь занимала та женщина, и его влюбленность была утомительна для окружающих. При этом сейчас только начиналась решающая фаза: книга готова, снимают фильм, рекламный ролик крутят, поступает бесчисленное множество предложений как внутренних, так и международных. Ландман уже давно не успевал за всем следить, поэтому с некоторых пор за лицензионные права и мерчандайзинг отвечало агентство. Только вчера он утвердил модель миниатюры скоростного поезда «Михаэль Хартунг» для игрушечных железных дорог «Мэрклин» в масштабе один к восьмидесяти семи. Он также ознакомился с дизайном футболок от С&А, совместно с которым известные французские художники разработали логотип с изображением поезда, проходящего сквозь стену.
Но когда Ландман рассказывал об очередном проекте, Хартунг, вместо того чтобы радоваться, обычно закатывал глаза. У этого человека не было абсолютно никаких амбиций, при этом он имел баснословные доходы, практически ничего не делая. На днях Хартунг всерьез заявил, что не знает, на что ему такие деньги. Дескать, не пора ли потихоньку закругляться? А когда Ландман по-дружески указал ему на отсутствие пенсионных накоплений, тот пренебрежительно посмеялся, как будто не пристало думать о таких вещах.