— Ты гостей мне пугаешь, урод. Убери птицу, бляха-муха. Если пришел стрелять — стреляй, а там глянем. Если в гости или по делу — убирай и проходи. Истеричка, и правда. Не забудь ноги вытереть и выключить свет в коридоре.
Мальчишка, прищурясь, медленно отвел от своего лица пистолет, пристально, гипнотизирующе глядя на Кристофера. Было в нем что-то такое, что вызывало смутные ассоциации с изготовившейся к броску змейкой.
— Пришел дела уладить… — больше себе под нос, нежели Крису, заметил он. Протянул узкую ладонь: — Ац, очень неприятно. Проходи давай, встал тут, жена Лотова, блядь…
И Ац невозмутимо исчез куда-то, где, судя по всему, располагалась кухня, подметая за собой старый линолеум. С кухни раздалось тихое шипение — кажется, пытался что-то высказывать Мартовскому за неожиданного гостя, но тот лишь отмахивался.
Кристофер щелкнул по старенькому выключателю в коридоре, на миг погрузившись в темень. Поежился. Втянул ноздрями воздух, голова чуть закружилась. Что-что, а готовить Игнат умел всегда. Кристофер прошел на кухню, обклеенную желтыми обоями, плюхнулся на табуретку под пристальным взглядом и Падшего, и инквизитора в отставке.
Последний встал со своего места, достал откуда-то с полок тарелку, выложил жареную картошку, пропитанную маслом до блеска, на нее и поставил перед Кристофером, который аж дернулся от вида еды. Кроме кусочка шарлотки в кофейне он не видел ничего последние несколько дней. И прижимали деньги, и не хотелось, и некогда было заставить себя подкрепиться.
— Спасиб, Игнат Палыч… — буркнул он, наколол на вилку еду, отвлекся на секунду, будто под гипнозом рассматривая крылья Аца. Прошипел под нос что-то среднее между «ссссука» и «красивое оперение». Мартовский повернулся к нему, пристально рассматривая, будто чувствовал знаменитой чуйкой какие-то отличия в человеке с последней встречи. Молчал, ждал хоть какого-нибудь намека. Кристофер в это время, противно ударив вилку о зубы, съел нанизанный картофель.
— Еще кормить его забесплатно, — неодобрительно проворчал Падший, косясь на Кристофера. Сам он обустроился на стуле напротив, покачивался за его задних ножках, рискуя свалиться спиной, прямо на крылья. Ангельские тонкие полые косточки такого не пережили бы, но Аца это не слишком заботило. Ехидно улыбнувшись Кристоферу — вряд ли понимал, зачем, лишь по наитию, — он перевел взгляд на Мартовского и мигом посерьезнел, даже раскачиваться взад-вперед перестал. — Надо быстрее что-то решать, — заявил он, тщательно следя за прислушивающимся Кристофером. — Были толковые ребятки со связями… дай Денница памяти… у фрицев где-то, короче. Так и те отказались, как Черные начали рыть. Говорят, деньги деньгами, а своя шкура дороже. У них там церквушку после Исхода сожгли, вот крику-то было… Боятся. Никто не высовывается, все в норах. Вчера хотели брать, а сегодня какие-то более выгодные предложения. А куда, мать вашу, выгоднее… Март, у тебя ж должны быть знакомые? Только через границу протащить, а там решим что-нибудь, — самоуверенно сказал Падший, пожав плечами, тоскливо вздохнул: — Денежки-то какие уплывают…
— Денежки — это хорошо, — жуя, отвлекся от крыльев Кристофер. — За ними я-то и пришел, мой давний друг и товарищ. Я оказал тебе услугу, а ты еще не расплатился. А деньги сейчас очень даже не помешают. Есть некоторые проблемы, знаете ли… — максимально менторским тоном проговорил он, покручивая прибор в руках. Несколько секунд рассматривал узоры на вилке, затем откинул ее в сторону, вскочил с табуретки, быстро, стараясь не путаться в пальцах, расстегивая рубашку от ворота, скидывая ее с себя и комкая, будто стараясь выместить на ней всю скопившуюся злобу, всю ненависть ко всему живому и, в особенности, к Ацу.
Падший поперхнулся вдохом — явно собирался что-то еще сказать — и все же чуть не рухнул вместе со стулом, попытавшись отшатнуться от Кристофера подальше. Совершенно прибалделым взглядом уставился на Мартовского, как на кажущегося наиболее адекватным и спокойным человеком в квартире.
— Почему, сколько я ни приду, у тебя какие-то чудики тут? — обвинительно вскинулся Падший. — Поговорить даже невозможно, не могу, в Ад пойду, к Черным добровольцем, не могу в этом пиздеце работать…
— Заткнись, или Черные придут сюда через четверть часа. Имя мне, блять, Легион. Мрак, сука, мне вместо крови. А, пошло оно… — Кристофер облокотился на газовую плиту, повернувшись спиной к собеседникам, демонстрируя шрамы на лопатках. Запекшуюся, не отмытую еще кровь, стекавшую когда-то с лопаток к пояснице. С лопаток, на которых раньше черные массивные крылья, внушавшие уважение и вселявшие страх, скоплением черных перьев отравляли пространство аурой нескончаемой Тьмы.
С побледневшим лицом Ац сунулся ближе, никого не спросив, придирчиво осмотрел его спину, явно тянулся рукой, но отдернул пальцы в последний момент. Перья на его собственных крыльях стояли дыбом, как шерсть на досмерти перепуганной кошке. Тьма — ее отголоски — его, очевидно, и притягивала, и одновременно заставляла желать вжаться в угол.
— И кто тебя так? — неожиданно сочувствующим тоном спросил Ац.
— Думаю, тебе имя Ее вряд ли чем-то отзовется. Поэтому просто — Смерть. — Кристофер повернулся лицом к Падшему, провел рукой по его волосам, не обращая внимания на ошарашеный взгляд. — Это мой подарок, мальчик. Я — Ангел Смерти, Ее слуга. И показал бы тебе, что есть боль и страдание… — и хихикнул, потянувшись. — Можешь звать меня Кораком. Но только достаточно тихо, чтобы никто не услышал. Произноси это имя так, будто боишься. Мне будет приятно.
От пафоса в его голосе, режущего слух, Ац отступил назад; лицо его сменило выражение жалости на прежнее — настороженно-презрительное.
— Я ведь по-человечески… — вздохнул Падший, и не рассчитывая, что его услышат.
— Кажется мне, вы ввязались во что-то очень опасное, неприятное и отвратительное. Так ведь, Игнат Палыч? Я с вами, я с вами…
***
В кардинальском кабинете было отвратительно жарко и душно; она со всей силы рванула ворот тонкой черной рубахи, брызжа пуговицами по полу с громким дробным звуком. Зарылась пальцами в короткие непослушные темные вихры, мерила помещение шагами, слепо натыкаясь на стулья и шкафы. Командор Черной Гвардии — бессильна!..
У кардинала петербургского отделения Инквизиции, сидящего за заваленным документацией столом, был спокойный, расслабленный взгляд, как у всех тех, кому нечего больше терять. Кара видела такие глаза у сотен демонов там, внизу, в то время, когда они сражались с Раем, с Тартаром, еще черт знает с чем. Она знала, что этому человеку уже ничего не страшно: он видел войну, он знал тяжесть оружия в руке, помнил, как товарищи сгорают в жарком огне взрывов, как их решетят горячие автоматные очереди. Помнил, как всего-то месяцев пять назад отгремела в его серо-стальном ржавом городе война.
У кардинала Огнева не было страха перед ее оскаленным лицом и громкими лихими словами, которые притягательным магнитом тащили за ней солдат. Он научен сопротивляться этой силе; у него нет ничего, что она могла бы сломить. Целого в Огневе ничего больше не осталось.
— Вы представляете, что начнется, если Граалем завладеют не те, кому следует? Если это будут недобитки ваших Божьих Воинов? Если это любая другая религиозная секта, которая именем своего благословенного, блядь, Христа объявит войну Аду? Захочет власти?
Его не впечатлял рык и вопль, биться о его ледяное спокойствие — только когти сдирать. Он непреклонно молчалив. Кара цеплялась за него взглядом, смотрела, изучала лицо, заметный шрам возле глаза, припорошенные сединой виски, неулыбчивые тонкие губы, темные глаза. Смотрела на узловатые пальцы со шрамами, перебирающие отчеты, следила за тем, как Огнев чуть хмурится, вчитываясь там в какую-то строку. И, отчетливо свирепея, осознавала, что он просто не обращает на нее внимания.
— Вы не имеете права просто разгромить заведения, которые вам не нравятся. У них все замечательно с документацией, в преступной деятельности они не замечены. Я слышал, что в своем Аду вы, командор, имеете право жечь любой дом, который не понравится вам цветом крыши, здесь же мы действуем в рамках закона, — с особым нажимом на последнее слово отчеканил Огнев. — У вас нет улик, доказательств, ордера, в конце концов. А я запрещаю вам действовать на свое усмотрение, потому что прекрасно понимаю: это повлечет громадные разрушения на моей территории. Мы друг друга поняли?