— Я выбрал, — заявил он тихо, сам себе. — Корак. Рядовой Корак. Это мое имя.
Сделал глоток, дернулось адамово яблоко так, будто он хотел плюнуть выпитое обратно. Несколько капель вытекло из уголков его губ и покатилось по подбородку, следами улиток пытаясь спастись. Все это отражало зеркало в чаше.
— Ядущий Мою Плоть и пиющий Мою Кровь имеет жизнь вечную… — Корак положил в рот тесто, поспешив проглотить. — Спасибо тебе, добрый человек.
Он чуть дрогнул, мурашки пробежали по оголенным частям его тела. Поднял глаза на гвардейцев, даже немного смущенный.
— Видимо, пора?..
Они не готовы были прощаться по-настоящему — это Корак видел. Потому как и слов никто не подготовил, и ни один из них не смог бы громыхающе цитировать библейские строки, как это здесь любили. Стоя напротив Корака, они вроде бы боялись — это он с изумлением читал на их лицах.
— Не будем прощаться: ты же вернешься, — произнесла Кара наконец. — И в твоих интересах заглядывать сюда почаще, иначе это мы завалимся в Кареон…
— Он этого не переживет, — скорбно добавила Ишим и взмахнула хвостом.
Они подошли по очереди; Ишим, наскочив, поцеловала в щеку — приятное теплое прикосновение. Кара не расклеилась настолько, чтобы его слюнявить, но от души похлопала по плечу, заглянула внимательно в глаза, нашла там что-то жизненно важное — и ее лицо осветилось яркой ликующей улыбкой. Она ни на секунду не сомневалась, что Корак вернется, станет приходить сюда — в место для всех отверженных детей Божьих.
Ян пожал руку, а вот Войцек вдруг помотал головой, притянул Корака к себе, крепко обнимая — он, кажется, перестарался с силой, и ребра болезненно заныли. Но Корак знал, что это случайно, потому говорить не стал, а милостиво позволил себя тискать.
— Такие вы хорошие… — проворчал Корак, когда Влад выпустил его из объятий, словно из «железной девы». — Я буду стараться так, как никогда еще не старался. Следите за солнцем… разве он когда-нибудь обманывал вас?..
Он улыбнулся как-то по-хитрому, вытащил из потайного кармана листочек, аккуратно разложил его на столе перед собой, чуть наклонился, угукнул.
— Спасибо всем вам и каждому из вас. Viva la commander!
Она смущенно кивнула, но Корака поддержали. Кричали незнакомые слова, потому что в них было ее звание — а Гвардия всегда славила своего командора. Он выпил со всеми вкусного, оглушительно бьющего по голове вина — из другой чаши. Оно пьянило не сразу, но этот последний глоток явно не прошел бесследно.
— Спрячьте вино, оно еще пригодится! Сыграем в салочки, Войцек? Смотри внимательно.
И запел. Протяжно, как волки поют на луну. Тоскливо. Пел на старшем языке, который не знали на Земле и начинали забывать в Кареоне. На языке первых эльфов, ангелов и самых-самых первых людей. Языке, который до распада Империи знал каждый школяр, а нынче — лишь искушенные маги. До этого Корак долго считал и чертил, переработав тот рисунок, который накалякал Каре во время ее пребывания в Кареоне. Исписал лист формулами сначала вдоль, потом, повернув лист, поперек. Долго готовился к тому, чтобы исполнить все чисто. И когда наконец осознал кратчайший путь из Земли в Кареон, в голове и созрел план.
Корак нырнул в транс, позволил изнанке поглотить себя. Тускнел Корак на Земле, но ярче отпечатывался там, куда не всем было дано заглянуть. И на изнанке Корак не потерял своего облика. Не стал Изначальным демоном, изменив тело и лицо. Был все тот же ненавистный, отвратительный и противный Корак, но с мантией тяжелых черных крыльев за спиной. Крыльев, может, ненастоящих.
Отзвуком, откликом он догадался, что Влад все-таки последовал за ним, держась ближе к той стороне, цепляясь за реальность, точно за перила на мостике, что высится над мутным омутом. Проводить ли он хотел, поглядеть, как Корак сгинет в водовороте магии — кто знает. Но отчасти он улавливал мысли Влада, различимые в густой тесноте изнанки, знал их, считывал, точно свои — не спало с них то необыкновенное единение, что обвязало Гвардию перед дуэлью. И, наверно, никогда не спадет, по каким бы дальним мирам их ни разметало.
Корак бы спустился в самые низины этого странного места, если бы у него, места, был низ. Или верх. Корак шел дальше. Удаляясь от ставшей родной Гвардии. От Кары, Ишим. От Рахаб и Габриэль. От Войцека, глядевшего на него и отчасти желающего броситься следом, и Яна. От Христофера и Марта. Туда, где ничего нет. Туда, чего нет.
В Бездну.
И что-то тянуло его, что-то позволяло пройти так, как проходили совсем немногие. Затем его взяли за руку.
Но не все, что опускается под землю, — умирает, возможно, оно просто возвращается к корням.
Человек в черно-серебряном мундире что-то прокричал хриплым, сорванным голосом. Нельзя было разобрать, плачет ли он или смеется и что он кричит. Видно было только, что вслед за своей судьбой по несуществующей лунной дороге стремительно побежал и он.
Если опуститься достаточно низко — однажды ты нащупаешь почву. Но не ту, с которой уже сошел. Теперь Корак преодолел еще одно море. Но никому об этом не расскажет.
========== Эпилог ==========
Становилось чудесатее и чудесатее. Смеркалось так долго, что однажды не осталось ничего, кроме кромешной тьмы и шума в ушах. Магия плясала, будто горели костры на Ивана Купала. Бесновалась, вихрилась и жалела Падшего. Легко касалась бездонной пастью, проводила по волосам — играла с пищей. Уркнуло, рыкнуло. Заболели лопатки. Магия лизнула, обжигая. Не ластилась, как к хозяину всех заклинаний. Не спешила уничтожить, растереть в пыль и развеять по Бездне. Относилась как к равному, подставляла себя под Падшего. И великой глупостью было бы сложить руку в простенький жест и начать колдовать.
Корак оказался в цистерне керосина, и желание щелкнуть зажигалкой даже не появлялось.
В величественной пустоте, так далеко, как никогда никто не был, Падший увидел женщину. Похожая на цыганку, она бросила на него взгляд, который расшифровать не получилось. Искорка интереса и его полное отсутствие. Падший уже видел эту улыбку, но ее — никогда.
И пошел дальше.
Он забыл, почему вдруг подумал, что мир линеен. Кто сказал ему, что достаточно просто долго идти, чтобы добраться туда, куда нужно. Он гнал от себя эти мысли, зная: стоит растеряться, и останется здесь навсегда. На те тысячи лет, которые пройдут прежде, чем земные маги смогут добираться до этого омута в плетениях заклинаний. Одичает, забудет речь и тело, растворится в этом теплом бульоне и станет сгустками энергии, бесцельно бродящими по пустоте. Если он верно все посчитал, двигаться придется по спирали. Прорваться через Бездну в измерения Стихий, искать то верное их пересечение, что именуется Кареоном, и надеяться, что эти плоскости пересекаются лишь однажды, что нет точно такой же точки в мире, где Анти-Корак в Анти-Кареоне разорвал контракт с Анти-Легионом. Вселенная создавалась, когда материя и антиматерия, сталкиваясь, исчезали, схлопывались.
Корак не хотел схлопнуться.
Ударило под дых, окатило потом, и подскочило давление. Должно быть, лопнули сосуды в глазах, заливая краснотой. Заныло тело, стало жарко; Корак горел. Горело то, что снизу. То, что сверху, и то, что везде. Блуждали вокруг не похожие на людей существа, не замечая Корака, будто его и не было.
А с чего он решил, что существует? Кто сказал ему, что он — есть?
Корак падал. Он не мог сказать, откуда и куда он падает. Даже не был уверен, что падал, а не летел вверх или не застыл в воздухе. Что-то мягко касалось его, поддерживало касанием перьев. Это что-то ластилось к Падшему, щекотало его уши, глаза, нос и горло. Затем щекотало трахею, спускаясь ниже. Отступило и было сожрано чем-то. Гремел гром, сверкали молнии, составляя тело хищника. Провалившись, Корак успел увидеть рождение дракона на грани миров.
Он нашел новый многострадальный мир. Кораку здесь не нравилось, потому что он не мог двигаться. Пыль, песок забивались в полости тела, жгли слизистые. Здесь он не нашел никого интересного, но, может, подсознательно знал, почему. И провалился дальше, увяз в грязи на стыке.