Он как-то неуверенно подошел к старому серванту, долго бряцал там чем-то, пока не выудил бутылку коньяка. Рюмки нашлись тут же, и, небрежно смахнув пару книг на подоконник, Егор разливал на троих, мученически вздыхая, хотя было видно: все три он сейчас выпил бы сам.
— За что мне все это, Господи, — косясь в окно на скрытый домами горизонт, спросил маг. — Почему каждый раз я оказываюсь в ситуации, когда и потеря пальцев не так страшна по сравнению с перспективами. Если ты останешься, — посмотрел он на Кристофера, — показания я буду давать против тебя и все отрицать, ничего личного. А так живи, пожалуйста, в кого я, блять, такой добрый…
— Если ты будешь давать ненужные показания, следователь может случайно забыть кипятильник у тебя во рту. Знаешь, старенький такой? — Март хихикнул, отдал свою рюмку Кристоферу, который поддержал смех. — Ты очень рано паникуешь. Мы ж ничего плохого не делаем…
— Я в прошлый раз Игнату помог чуток, а он подарил мне «Грача», куртец и еще пару классных вещичек. Я там с Петербургской девой чутка выпил в тот день, поссорился с капитаном Войцеком… А Мартовский задолжал некоторую сумму за мои скромные услуги.
— «Грач» валяется у меня, таблетки принесу в другой раз. Их сложно найти, знаешь ли. — Кристофер отщипнул купюр и собирался было протянуть Игнату, но тот пресек попытку одним взглядом, от которого Корак поежился.
— С Войцеком он поссорился, — со странным выражением повторил Егор, глядя на Кристофера весьма характерно: теперь уже не как на сумасшедшего, но как на отъявленного самоубийцу. — Я, может, не хочу ни с кем ссориться… А то вы, уважаемый товарищ Мартовский, слегка — очень сильно, что я церемонюсь — подотстали от прогресса со своими кипятильниками. Вот высший боевой маг проклянет, что костей не соберешь — буквально, я такой тоже когда-то был, — горько сознался он, двинул щелкнувшими пальцами и налил себе еще. Скривился, полез открывать форточку: будто бы стало душно.
Несложно было догадаться, что за мысли бродят в голове у мага: ничего за свою доброту он не получал, а только огребал проблемы. С другой стороны, и выгнать Кристофера вместе с приятелем у него рука, вроде как, не поднималась.
— Ты не переживай. Если Аца не повесят где-нибудь в катакомбах Гвардии, Инквизиции или черного рынка, то с получки с нас причитается. Говорим ему? — Мартовский не был из людей, которые говорят много лишнего без особых на то причин, но данная ситуация казалась ему особенной.
— Мы ищем Грааль, Воин. И надеемся быть успешнее вашего, за это сулят некоторую премию. Как там Есеня?
Маг вздрогнул, будто в него всадили нож.
— Полагаю, вполне счастлива… где-то там, по ту сторону, — резко бросил Егор. — Чтоб вам всем туда провалиться.
***
На утро следующего дня, стоило Кристоферу с огромным трудом воскреснуть, чувствуя, как каждая пружинка дивана впивается в точности мимо косточек, заставляя извиваться ужом, он направился сначала в ванную, поливая себя ледяной водой и от этого жадно ловя воздух, сбивая дыхание, вставая на носочки в попытках предотвратить судорогу.
Кристофер закрепил душ на ржавой подставке, встал под струи воды, подрагивая каждой жилкой. Прикрыв глаза, вытянул руку вперед, имитируя какой-то жест. Медленно и аккуратно шевелил губами, одновременно повторяя заветное слово в голове.
После последних метаморфоз, заметил он, стало сложно делать то, что раньше казалось максимально простым. Говорить одно — и в это время думать о другом. Произносить вслух одно заклинание, перекрывая ему канал для совершения, — и тут же в мыслях плести новое, совершая максимально импульсивный толчок, позволяющий перебить произносимое вслух и сотворить то заклинание, которое визави заметить не может, отвлекаясь на речь.
Теперь было сложно делать так даже с одним простым словом, произнося его и вслух и думая о нем.
Тихий шепот: «Assa» из профессионального тона убийцы, Хозяина заклинаний, срывался на собачий лай, когда вода не хотела согреваться.
Этим субботним утром он обещал забежать к Христоферу. Вот же смех: завалился на квартиру к Егору, остался жить, а теперь добирается к незнакомому бариста-художнику. Прыгнув через четыре ступеньки первого этажа старой парадной, Кристофер забежал в первый попавшийся магазин тряпья. Нашел чуть маловатые черные джинсы со свисающими из шлевок цепями, на которых в свою очередь качались максимально пафосные маленькие черепа. Черную футболку с огромной красной пентаграммой во всю спину и не менее огромное «FUCK THE RESCUE» отвратительным шрифтом, при виде которого любой сносный дизайнер захочет застрелиться. Кристофер нацепил подаренный Мартовским серебряный крест, лежащий поверх футболки.
В следующем магазине он нашел высокие сапоги с аккуратными маленькими вставками из металла на окантовке подошвы. Кристофер сразу в них влюбился. Они не отражали света — и оттого нельзя было в них увидеть своего отражения.
Выйдя на улицу, он поднял глаза к свинцовому, нависающему низко небу, готовому рухнуть на голову незадачливого Падшего, заметил краем глаза небольшой ниссан с шашечками. Быстрыми шагами добрался до машины, протянув через окно таксисту сложенную пополам бумажку. Кристофер плохо разбирался в деньгах, но посчитал, что этого должно хватить. Таксист, симпатичный старичок из южных республик с короткими черными волосами и морщинистым лицом, активно кивнул, выкрутил магнитолу на ноль, когда пассажир упал на заднее сидение и протянул визитку с адресом Христофера.
На месте были чуть больше, чем через треть часа. Кристофер заскочил в кондитерку, купил первый попавшийся торт. Христофер жил в узкой девятиэтажке с тяжелыми металлическими дверьми тошнотворно-зеленого цвета. Домофон не работал, и Кристофер поднимался на четвертый этаж пешком. Уже где-то на пролете между вторым и третьим он начал слышать музыку. Между третьим и четвертым стало ясно, орут «Порнофильмы». Подойдя к нужной квартире, Кристофер понял, что орало именно отсюда. Он трезвонил в черно-белый звонок, отбросив всякую надежду, что его услышат. Но, к величайшему удивлению, дверь раскрылась почти сразу.
Христофер стоял с мокрой головой, его длинные волосы торчали в разные стороны, а борода была абсолютно сухой и аккуратнее, чем в кофейне. На нем были белые пижамные штаны и бирюзовая футболка. Мягкие пушистые тапочки.
Пожали руки.
Христофер поставил перед Кристофером похожие тапочки. Розовые, в виде мохнатых паучков. Крис пожал плечами, снял сапоги, переобулся. И они рассмеялись хором.
— Обвешался цацками аки ель или пальма какая. По какому случаю? — У Христофера была уютная двушка с отвратительными белыми обоями. На кухоньке жила канарейка, которая разоралась от вида гостя. Христофер поставил чайник, плюхнулся на диванчик около стола. — Ты чертил рыбу. Веришь в столь непростое время?
— Ни во что не верю. И ни в кого. Ни в себя, ни в тебя, ни еще в каких-то упырей.
— А цепочки зачем? И крест? И неужто не нашлось во всех религиях подходящего тебе Бога? Тор? Один? Шива? Бастет? Дикая Охота? Велес? Иштар?
— Я, Христофер, предпочитаю самостоятельно себя судить, карать и благословлять. Это надежнее, чем искать посредника. А цепи… ну, это весело… да и некоторая дань… — он прервался, будто только сейчас переварил все перечисления Христофера. Засмеялся, весело, с надрывом. — Дикая Охота — это да, да… Я бы предпочел ее возглавить. Но этим занимается некий Падший, и ему не нравится, когда лезут к нему в стаю. А вообще-то, крещеный я.
— До или после? Ничего, что я?.. — Он залил пакетик чая кипятком, достал сахарницу и поставил около Кристофера.
— Задолго. Того, кто меня крестил, тут бы, наверное, звали Иваном.
— Тут всех Иванами зовут. Моего крестителя — тоже.
Кристофер засмеялся, отпил из кружки чай, обжег губы, небо и глотку, шикнул.
— Но-но, аккуратнее! Нужно положить на язык сахар! — Христофер суетливо насыпал сахар в чайную ложку и сунул в рот Кристофера, который продолжал ругаться.