Христофер почесал затылок, улыбаясь.
— Ты выглядишь менее растерянным, чем при нашей первой встрече. Я могу чем-то помочь?
Кристофер было потянулся к футболке, но вовремя себя одернул, покачал головой.
— Ты помогаешь. Я немного потерялся, не помню, как сюда попал. Живу у малознакомого человека, которого встретил на рынке.
Христофер несколько раз кивнул, погладил бороду, с минуту смотрел в глаза Кристофера. А тот зачарованно не мог отвернуться. В глазах Христофера он видел боль, тоску волчью, что заставляла его выть в лесах Кареона, чувствуя, как разрывается спина, как рвутся мышцы и ломаются кости. Как прерывается дыхание, напрягаются связки под мышками, нечеловеческие стоны вырываются из высохших, потресканных губ.
Кристофер слышал биение своего сердца. Оно замирало на мгновение, а затем билось чаще. Выступил холодный пот на лбу, пока Христофер не начал говорить снова.
— Когда будешь уходить, возьми ключи. Они висят в прихожей, с самого краю. Можешь приходить сюда, когда у тебя не останется, куда идти. И я постараюсь помочь, ага?
— Я смогу как-то тебя отблагодарить? Слишком ценный подарок для незнакомца, нет?
— Успеется, мой новый прекрасный товарищ. Я обещал тебя написать, верно? Но что-то мне подсказывает, ты не очень любишь живопись…
Кристофер лишь улыбнулся, встал, сделав уже безболезненный глоток, и ушел в коридор, пока Христофер так и остался сидеть на месте. Кристофер пошатнулся на складках коврика, боком ткнулся в ключницу, которую не заметил, когда только пришел в гости, — и опрокинул три связки ключей. Повесил обратно. Решил, что они, в общем-то, одинаковые (особо внимательно рассмотрел каждый ключик в поисках отличий), сунул первую попавшуюся в карман.
— До новых встреч!
— За собой не закрывай, Крис! Удачи тебе!
***
Если бы его спросили, Ян бы честно ответил, что совершенно не знал, зачем Владу вдруг понадобилось тащить его на Васильевский остров, за тридевять земель от привычного инквизиторского офиса — скромно приютившегося в одном из дворов-колодцев здания, удивительно светлого для такого мрачного и неблагодарного труда. Но сегодня утром, стоило Яну слегка оправиться от ночного дежурства, Влад, смешливо блестя глазами, обещал ему занимательное путешествие в духе лучших шпионских фильмов; выбора, как обычно, не было, о чем Войцек еще во время завтрака невинно намекнул, придвигая к нему тарелку с омлетом.
Неожиданно Огнев оказался не против: совсем канул в непонятных разборках, которые вел с Гвардией, только отмахнулся от них обоих, стоило Владу заикнуться про секретное поручение от командора. Смутно подозревая, что не существует этого поручения, Ян не стал переспрашивать, а просто кинулся вслед за Владом. Хоть куда — подальше от отчетов, цепкими лапками насекомых впивающихся ему в мозг, от шумных коллег, судачащих про дела гвардейцев, от рыка Огнева, доносящегося из кабинета.
За год жизни в Петербурге Ян только пару раз бывал на Васильевском: заносило по работе, да и то по плевым делам, которые на них с Владом спихивали чисто разнообразия ради. Не все же разбираться с кражами в Эрмитаже и отыскивать бунтарей, надо иногда и пошугать демонскую шпану по подворотням, и поболтать с сердобольными старушками про домовых. Сейчас же местечко представало во всей красе, пока инквизиторы неспешно прогуливались по Первой линии, оглядываясь по сторонам.
Васильевский с каждым шагом нравился Яну все больше, где-то в глубине души тяготеющему к морю, северному суровому ветру, темным громадным кораблям, уносимых дальше по Неве, мимо застывающих и глядящих на них во все глаза людей. Нева, серая и волнующаяся высоко, была совсем рядом, беззубо кусала берег. А Васильевский встречал спокойной тишиной: день был жаркий, на улице никого не увидишь; встречал плотно прибившимися друг к дружке домами, истинно петербургскими фасадами и прямолинейностью пути.
— Да не улицы это, а линии, инквизиторство, — разорялся незнанию города, ставшего родным, Влад, трагически размахивая руками и ненароком вызывая улыбки у редких прохожих; какой-то благообразный старичок, идущий навстречу, покивал важно, пока Войцек рассказывал: — Тут по задумке самого Петра должны были быть не улицы, а каналы, типа, как в этих ваших Венециях. Сейчас бы на лодке плавали, ан нет. Первый губернатор Петербурга… как там его, из головы вылетело… — Влад замялся, махнул рукой: — Ну, короче, тот еще человек был отвратительный и ворующий… Тьфу, Меншиков, точно, вот меня клинит! — просиял он, вспомнив. — Так вот, он все деньги на строительство каналов загреб себе, отгрохал дворец на набережной. Сам понимаешь, какие каналы получились. Их и засыпали. Типично русская история, а? — радостно ухмылялся Влад.
Влад знал про город слишком много, будто всю жизнь в нем прожил, а не пришел на минутку уже мертвым — да так и завяз. Ян вот тоже завяз. Не отпускали их призрачные болота, похоронившие тысячи людей когда-то, держали крепко, приковывали надежно. А на Войцека как будто налипали все истории, городские легенды, местные анекдоты и еще черт знает что. Сейчас шел, разглагольствуя, но цепко, по-доброму следя за тем, как Ян с восхищением оглядывается по сторонам.
Хотя и странновато было идти днем, под испепеляющим солнцем. Влад больше любил питерские ночи и долгие прогулки, тащил за собой и Яна. Они в свободное время много бродили по пропахшему сыростью городу, сначала по центру, по набережной, среди оживленной шумящей толпы, скрывались среди людей. Потом уходили все дальше и дальше. В тишину, на окраины… Тут Ян встрепенулся, опомнившись: не так давно таскал его Влад на Голодай (это Войцек его так называл, а Ян потом узнал, что остров переименовали еще в двадцатых, но спорить не стал, старое название ему тоже нравилось), рядом совсем, они потом побродили и по Васильевскому, только ночью он был совсем другим, а добирались они туда легким мановением руки мага — порталом. Туда, где темно, словно в самой глубокой бездне, где гробовая тишина и редкие качающиеся фигуры местных пьяниц. Васильевский теперь казался чистеньким и знакомым, петербуржским — старым, не изуродованным особо сильно современными зданиями и бизнес-центрами, но Ян помнил кладбищенские уголки, по которым они бродили в мертвой тиши, помнил угловатые фигуры старых домов и чьи-то голоса в темноте.
Влад в тот раз бродил по запутанным улочкам, рассказывал что-то про декабристов, восхищенно и вдохновленно, про революционеров — про что бы ему еще рассказывать, конечно; их, якобы, тут, на Голодае, хоронили. Здесь они, где-то рядом лежали, вслушивались в то, как Влад тихим трагическим голосом читал что-то из Пушкина. Потом — почему-то из Лермонтова. Уже забывая про борцов за свободу, читал про битву и смерть, про отчаянную храбрость, про войну…
— И к чему все это? — устало спросил Ян наконец, которому уже надоедало бесцельно шататься по улицам-линиям.
— Чтоб ты обязательно спросил, — скривился Влад. — Наслаждайся, инквизиторство, прогулкой, а то зачах совсем в этом офисе, у вампирш загар круче, чем у тебя. Бледная работящая моль.
Сегодня они оба заметно меньше были настроены на лирику, да и город был иным: не таинственным и предкладбищенским, а обычным, знакомым. Только над головой с отрывистыми вскриками пронеслись чайки, а где-то рядом, в конце линии, неспешно проползал по воде небольшой грузовой кораблик.
— Интересно, что будет тут через сотню лет, — вдруг вырвалось у инквизитора. Через сотню лет, может, задавит современность этот очаровательный уголок, оденет в стекло и бетон, искалечит.
— Запомни эту мысль, через век вернемся, — весело пообещал Влад. Вместе с проданной душой приобрел Ян еще и неожиданное бессмертие, но вспоминал о нем редко. И теперь застыл нерешительно, не зная, что и ответить.
Влад, метнувшись за кофе в ближайшую забегаловку на углу, пристально оглядывался, рассматривал лица встречных с таким вниманием, что Ян подумал, что не зря он захватил табельное, на всякий случай нашарил связку амулетов в кармане.
— Значит, задание правда существует? — переспросил Ян, отпивая кофе. — И кого мы ищем?