Пятнадцатилетний Эрхэ-Манзан,
Ни словечка поперек не сказав.
На кроваво-рыжего коня садится,
Куда велено ему, быстро мчится.
Поднимается он на песчаную гору,
Все оттуда видно батору.
В даль туманную он зорко вглядывается,
Ко всему, что видит, присматривается.
Смотрит он далеко ли, близко ли,
Что бы еще увидеть выискивает.
Видит он,
Что три хана, долиной желтой владеющие,
Шарайдаи,
Бесчисленных подданных имеющие,
Ведут к границам войска свои,
Кишащие как в муравейнике муравьи.
Песчаную гору
Они у подножия огибают,
Как будто море
Ее со всех сторон обтекает.
Как увидел это Эрхэ-Манзан,
Не сразу он повернул назад.
Сердце его забилось часто,
Остановил он коня гривастого.
Во враждебное войско,
Как в ползущую мглу
Из лука геройского
Пустил он стрелу.
Тысячу
Шарайдайских воинов истребил.
Тысячу
Боевых лошадей убил.
После этого
Повернул к родному порогу.
Чтобы поднять тревогу.
Но хан Бируза-Ноен
Ведущий шарайдаев войска.
Воскликнул, обеспокоен и удивлен:
— Кто это там на коне поскакал?
Кто это нашелся смелый и рьяный?
Ведь все баторы сейчас должны быть пьяны.
Ну-ка, ты,
Бухэ Сагаан Мангилай,
И ты,
Зургаадай Мэргэн,
Всадника этого догоните,
Пополам его разрубите,
Стрелой навылет его прострелите,
Или возьмите в плен.
Два огромных богатыря
Приказанье исполнить рады,
Поскакали, глазами горя.
Убегающий уже — рядом.
С двух сторон его сжали плотно.
Бег коня его укротили,
А потом эта вся охота
Потонула в облаке пыли.
В пыльном вихре всадники кружат,
Вся долина пыли полна.
Только стукаясь друг о дружку,
Громко звякают стремена.
Перекрещены пики грозно,
О побеге тут думать поздно.
Шумно дышат потные кони,
Пыль редеет, конец погони.
Два батора, огромные, страшные,
У отважного юноши спрашивают:
— Ты откуда тут взялся, юноша,
Ты чего по горам тут рыскаешь?
Или что-нибудь ты вынюхиваешь.
Или что-нибудь ты выискиваешь?
Ты чьего будешь роду-племени,
Что ведешь себя по-геройски?
И зачем среди ночи-темени
Ты подкрался к нашему войску?
Не тобой положенное — хватаешь.
Не тобой закрытое — открываешь,
Не тобой разорванное — сшиваешь,
Не тобой устроенное — ломаешь,
Не тобой придуманное — рассказываешь,
Не тобой завязанное — развязываешь.—
Так они кричат и ругаются,
Кто такой он, узнать стараются.
Пятнадцатилетний батор и воин
Отвечает врагам достойно:
— Дверь войны, что вами открыта,
Разве вами была закрыта?
Разве вами было положено
Все, за что вы хвататься пытаетесь?
Разве вами было умножено,
Все, что вы разделить пытаетесь?
А я, как и вы, такой же воин,
Своих родителей и предков достоин.
— Если ты достойный мужчина.
Пререкаться нам нет причины.
Была бы охота, да время было бы,
Можем мы помериться силами.
Если каждый из нас отважен,
Пусть искусство свое покажет.
Вдруг один, поглядевший в сторону,
Закричал: «Глядите-ка — вороны!»
Был неопытен и честен юный батор,
Бросил он в сторону быстрый взор.
Но этого мгновенья достаточно было,
Чтобы стрела его насквозь прострелила.
Прострелили его злоумышленники
От под мышки и до под мышки.
А сами — оба батора — коней своих вздыбили.
Только этих баторов и видели.
Однако юный батор
Стрелу его разившую,
От под мышки и до под мышки пронзившую.
Схватил за развилку, положил на лук,
Заговорил над ней, не выпуская из рук.
— Ты, стрела, меня поразившая,
Ты, насквозь меня прострелившая,
Ты лети, стрела, трепещи, свищи,
Своего хозяина отыщи.
Ты найди его широкое тело,
Ты найди его черное сердце…
Стрела послушная полетела
И батора намертво срезала.
Не успел он двинуть и бровью.
Полетел с коня, обливаясь кровью.
А раненый батор Эрхэ-Манзан
Камень, величиной с жеребенка взял,
В руках его так и сяк повернул,
Рану под правой под мышкой заткнул.
Потом,
Наклонившись с коня опять.
Камень с овцу сумел он поднять,
Так и сяк его в руках повернул,
Под левой под мышкой рану заткнул.
Шелковым кушаком обе раны перевязал,
В ослабевшие руки повод взял.
Направил коня к родной стороне,
Кровь запеклась на рыжем коне,
Конь в крови и седло в крови,
А помощи нет, зови не зови.
Едет воин, вперед глядит,
Видит воин — сорока летит,
Сорока трескуча и говорлива,
А он объясняет ей торопливо:
— Ты лети, сорока, в долину Мэргэн,
Ты лети, сорока, в долину Хатан,
Где живет во дворце, среди крепких стен,
Абай Гэсэр, великий хан.
Расскажи ты тридцати трем баторам,
Несущим стражу,
Что на нашу милую сторону
Враг надвигается страшный.
Шарайдаи,
Желтой долиной владеющие,
Шарайдаи,
Бесчисленных подданных имеющие,
Ведут на нашу землю войска свои,
Кишащие, как муравьи,
Скажи им, что я Эрхэ-Манзан,
По своей оплошности умираю от ран,
Насквозь простреленный, у песчаной горы лежу,
Кровью истек, едва дышу.
Коварно-черными злоумышленниками
Прострелен я навылет под мышками.
Пусть баторы там поторопятся,
К битве яростной приготовятся,
Чтобы встретить врагов у песчаных гор,
Чтобы дать врагам жестокий отпор.
А Нээхэр-Эмшэн на быстром коне
Пусть скорее скачет ко мне…
Сорока пестрая, послушав батора,
На языке сорочьем затараторила:
— Некогда мне летать туда-сюда,
Я еще себе не свила гнезда,
А время приспело — яйца нести…—
Улетела сорока хвостом трясти.
Пролетал тут, каркая, ворон,
Обратился к нему батор:
— Ты слетал бы в родную сторону
У подножья песчанных гор,
Расскажи там баторам нашим,
Враг на нас надвигается страшный,
Шарайдаи,
Желтой долиной владеющие,
Шарайдаи,
Бесчисленных подданных имеющие,
Двигают на нас войска свои,
Кишащие, как муравьи,
Пусть баторы там поторопятся,
К битве яростной приготовятся,
Чтобы встать стеной у песчаных гор,
Чтобы дать врагам удалой отпор.
А Нээхэр-Эмшэн на быстром коне
Пусть скорее скачет ко мне.
Скажи ему, что я Эрхэ-Манзан
По своей оплошности умираю от ран,
Насквозь простреленный у горы лежу,
Кровью истек, едва дышу.
Коварно — черными злоумышленниками
Прострелен я навылет подмышками.
Слышит батор карканье черного ворона:
«Ладно, слетаю в родную сторону.
Собирался я накормить двоих воронят,
Да ладно уж, денек голодными посидят.
А начнется битва — мы попируем,
На убитых воинах — пожируем».
Раненый батор птицу благословляет,
Всяческой удачи он ей желает,
Чтобы взгляд у нее с высоты был ясным,
Чтоб не прозевала она ни кусочка мяса,
Чтобы своими зоркими сверху взглядами,
Не прозевала она ни кусочка падали.
Чтоб ни косточки мимо не пропустил он,
Чтоб детенышей падалью угостил он.
Прилетает ворон в долину Мэргэн,
Прилетает, черный, в долину Хатан,
Где в дворце из бело-сахарных стен,
Живет Гэсэр, богатырь и хан,
Покружился ворон, огляделся,
На золотые ворота уселся.
Спят баторы пьяные, жарко им,
А ворон над ними каркает:
— Эй, баторы,
Лежебоки вы или стражники?
Враги на вас надвигаются страшные.
Шарайдаи,
Долиной желтой владеющие,
Шарайдаи,
Бесчисленных подданных имеющие,
Ведут сюда войска свои,
Кишащие, как муравьи.
А юный батор Эрхэ-Манзан
Истекает кровью, умирает от ран,
Лежит, умирая, отважный батор
У подножья песчаных гор.
Он сражался храбро, как подобает,
Но коварство иногда побеждает.
Хитро-черными злоумышленниками
Он прострелен насквозь под мышками.
В вашей помощи он нуждается,
Вашей помощи дожидается.
Остальные баторы берите оружье,
Защищать свою землю нужно,
Становитесь стеной у подножья гор,
Окажите врагу удалой отпор.
Сидит ворон, каркает, надрывается,
А баторы пьяные кувыркаются.
Тридцать три батора — все пьяные,
Триста тридцать три военачальника — пьяные,
Три тысячи триста тридцать три оруженосца —
На ноги встать никому не удается.
Наконец,
Друг за дружку держась,
Обнимаясь, шатаясь,
Не одевшись и не вооружась,
Под громкие крики, под пьяный гам
Направились навстречу врагам.
Безоружные,
Но все же — богатыри,
Бьются они от зари до зари.
Сила на силу стеной идет,
Сила силу ломит и бьет,
У подножья горы песчаной
Кровь течет большими ручьями.
Из костей холмы поднимаются,
Черно-желтый туман расстилается.
Черно-желтая пыль клубится,
Продолжают баторы биться.
Там, где они упираются,
Возникают ямы глубокие,
Там, где они напрягаются,
Возникают овраги широкие,
Высокое, просторное небо
До краев содрогается,
Низкая просторная земля
До глубин сотрясается,
Красные ручьи по земле текут,
Красные горы вокруг растут
Вороны с юга тут как тут,
Разбросанное мясо жадно клюют,
Вороны с севера прилетают,
Свежее мясо кусками глотают,
— Хоть бы вечно, — думают, — бойцы эти бились
Мы бы вечно свежим мясом кормились.—
Наклевавшись за ночь птицы-вороны,
Разлетаются на день в разные стороны.
Но войска, как муравьи в муравейнике,
Ты попробуй всех перебей-ка их,
В крови они плавают, задыхаются,
Но битва страшная продолжается.
Между тем баторов с похмелья
Стала жажда одолевать,
Руки-ноги у них ослабели,
Нету сил мечами махать,
Побежали они к реке,
Протекавшей невдалеке,
Но вода оказалась там
С кровью смешанной пополам.
Напились баторы жижи кровавой,
Повалились кто налево, а кто направо,
Словно острой косой подкосили их,
Окончательно они обессилели.
Неподвижно валяются на берегу,
А над ними враги вперед бегут.
Лежат баторы — к бойцу боец,
А враги окружили большой дворец.
Дворец высокий и белоснежный,
По кирпичику выстроенный прилежно,
С золоченой крышей, с серебряным крыльцом,
Окружили враги сплошным кольцом.
Стрелы свистят и шуршат, летая,
А хан Гэсэр охотится на Алтае.
Оказалась защитницей дворцовых стен
Молодая ханша Алма-Мэргэн.
Взяла она лук самого Гэсэра,
С дворцовой стены пускает стрелы.
Одну стрелу она выпускает,
Дорога широкая пролегает,
Вторую стрелу она выпускает,
Пустырь обширнейший возникает.
Вражеские полководцы, целы пока,
Назад поворачивают свои войска.
«Как видно обманул нас Хара-Зутан,
Будто на охоту уехал великий хан,
Только из лука Абая Гэсэра
Могут лететь такие стрелы.
Где пролетела одна стрела,
Дорога широкая пролегла,
Где вторая стрела пролетела,
Вмиг
Широченный пустырь возник.
Воевать с Гэсэром — плохая шутка,
Перестреляет он нас, как уток.
Нет, давайте, целы пока,
Назад повернем свои войска».
Хара-Зутан про это узнал,
Всполошился, засуетился,
Стрельчато-синего жеребца оседлал,
Вдогонку за отступающими пустился.
Черные мысли его бурлят,
Грязные чувства его кипят.
Догоняет он вражеское войско,
Принимает он позу геройскую,
Загораживает он войскам дорогу,
На полководцев кричит он строго:
«Вы настолько, — кричит он, — слабы,
Что от одной убегаете бабы!»
У Бухэ-Сагаан Мангилая
Голова огромная и седая,
Волосы его встали дыбом,
Зубами он заскрипел с дымом.
— Ты зачем нам наврал, болтая,
Что Гэсэр охотится на Алтае?
Самой черной души обладатель,
Ты союзник или предатель?
Очень ловко ты и умело
Нас подставил под ханские стрелы.
Рассердился Бухэ-Сагаан Мангилай,
Сильно надул он щеки,
Вздыбилась голова его седая,
Брови топорщатся, словно щетки.
Схватил он Хара-Зутана поперек живота,
А хватка у него крепка и крута.
Дышать Хара-Зутану уж нечем,
И сердце его, и печень,
И легкие у него вот-вот
Наружу выскочат через рот.
Корчится Хара-Зутан, извивается,
Оправдывается, извиняется: —
Меня убьете — ничего не добьетесь,
Меня послушаете — ума наберетесь,
Не Гэсэр в вас стрелял с высоких стен,
А жена Гэсэра Алма-Мэргэн.
Обмануты вы обманывающими,
Подкошены вы подкашивающими.
Обман откроется,
Простой она женщиной обернется,
Стрелы кончатся,
Слабой женщиной обернется.
Неужели женщины вы побоитесь,
К дворцу Гэсэра не возвратитесь?
Бухэ-Сагаан Мангалай
Пальцы крепкие чуть ослабил,
Хара-Зутана великан Мангалай
Чуть живого на землю поставил.
Приказывает он войскам
Остановиться,
Приказывает он войскам
Назад возвратиться.
Черной тучей они дворец обложили,
Тройным кольцом они дворец окружили.
С трех сторон они на дворец наступают,
Их сердца пощады не знают.
Ясное небо омрачается и мутнеет,
Зелено-яркая земля обугливается и чернеет.
Стрелы свистят и шуршат, летая,
А сам Гэсэр охотится на Алтае.
Оказалась защитницей дворцовых стен
Молодая ханша Алма-Мэргэн.
Взяла она лук самого Гэсэра,
С дворцовой стены пускает стрелы.
Одну стрелу она выпускает,
Дорога широкая пролегает,
Вторую стрелу она выпускает,
Пустырь обширнейший возникает.
Войска, как муравьи в муравейнике кишащие,
Оказываются разбросанными и лежащими,
Как трава под косой
Ложатся они валками.
Как камыш речной
Валятся они рядами.
Как на ветру сено
Клочьями они разлетаются…
Но у Алма-Мэргэн стрелы
Уже кончаются.
Окружена она тройным кольцом,
Поймают ее в конце концов.
Тогда
Выпускает Алма-Мэргэн на ладонь
Двенадцать своих волшебств,
Заставляет плясать по пальцам
Двадцать три своих волшебства,
Произносит заклинающие слова.
После этого
Золотой сверкающий дворец
Взяла она, словно полог за задний конец,
Приподняла его, отогнула,
И под край его проскользнула.
И оказалась она в мгновенье ока,
Вместе с врагами захваченного дворца,
В подводном царстве глубоком
Уса-Лосона, собственного отца.
А войска шарайдаев,
Как муравьи в муравейнике кишащие,
Снующие, лезущие, кричащие,
Поняв, что ускользнула от них Алма-Мэргэн
Из золоченых дворцовых стен,
Окружили покои
Прекраснейшей из гэсэровых жен,
Белоснежной, достойной
Солнцеликой Урмай-Гоохон.
Урмай-Гоохон достойной ханшей была,
Меч Гэсэра в руки она взяла,
Обращалась она умело и просто
С мечем булатным, кованым, острым.
Над головой она меч вращает,
Порог серебряный защищает.
Зазвенела сталь,
Захрустели крепкие кости.
Валиться стали
Незваные гости.
Только на порог он вступить собирается,
А голова его уже на полу валяется.
Только пяткой на порог он встал,
А меч уже просвистал.
Только он ногой ступил на порог,
А меч его пополам рассек,
Только порог переступить хотел он,
На две части разваливается тело.
Свистит и сверкает хангайский меч,
Головы слетают с вражеских плеч.
В это время
Сагаан-Гэрэна сын,
Царевич Эрхэ-Тайжа,
Кому и предназначалась в расцвете красы
Урмай-Гоохон — госпожа,
Два шелковых рукава халата
До локтей завернув,
Две шелковых полы халата
За кушак заткнув,
Широкой, развернутой грудью вперед
На хангайский порог он прямо идет.
Схватить, полонить надеется он
Солнцелико-великую Урмай-Гоохон.
Но только пяткой на порог он встал,
Меч над его головой просвистал,
Только он ногой ступил на порог,
А меч его крепкую шею рассек.
Порог перешагнуть он старается,
А голова уже на полу валяется.
Да, голова у царевича с плеч слетела.
Полководцы, видя такое дело,
Сами живы и целы пока,
Назад поворачивают войска.
Видят они, что их ряды поредели,
Чувствуют они, что их тела ослабели,
Нет прежних сил, нет и натиска,
А меч свистит то прямо, то наискось,
А головы на землю продолжают катиться.
«Нет уж, — думают полководцы,—
Лучше домой возвратиться».
Со своими войсками кишащими, муравьиными,
Повернулись они ко дворцу широкими спинами.
Хара-Зутан про это узнал,
Всполошился, засуетился,
Стрельчато-синего жеребца оседлал,
Вдогонку за отступающими пустился.
Черные мысли его бурлят,
Грязные чувства его кишат.
Догоняет он вражеское войско,
Принимает он позу геройскую,
Загораживает он войскам дорогу,
На полководцев кричит он строго:
— Вы настолько, — кричит он, — слабы,
Что от одной убегаете бабы!
Обмануты вы обманывающими,
Подкошены вы подкашивающими,
Неужели женщины вы побоитесь,
К дворцу Гэсэра не возвратитесь?
Кобыла
Во время скачек отстанет,
Женщина
Во время битвы — устанет.
Она во дворце своем затворилась,
Но кроме силы бывает хитрость.
Зачем же на меч открыто лезть,
Ведь задние двери во дворце есть.
Нападите на дворец с двух сторон,
Будет ваша Урмай-Гоохон.
Полководцы Хара-Зутану поверили,
Показал он им все задние двери.
Дружно они на дворец напали,
Урмай-Гоохон полонили, взяли.
После этого
Шарайдаи, желтой долиной владеющие,
Троеханы,
Бесчисленных подданных имеющие,
Обрадовались,
Что достигли цели.
Развеселились,
Что сами остались целы.
Запрягли они трех иноходцев
В телегу серебряно-зеркальную,
Под руки ведут, подобную солнцу
Царицу прекрасную, но печальную.
Посадили ее, всячески обласкали
И к себе домой поскакали.
В это время Хара-Зутан
С черной душой, как известно, хан,
Понял,
Что он один теперь остается.
Понял,
Что за все ему отвечать придется.
Понял он,
Что наступит расплата скоро,
Что Саргал-Ноен
И тридцать три батора
Измены черной ему не простят,
И его по-своему угостят.
Бежит он
Вслед войскам отступающим.
Кричит он
Вслед его одного оставляющим,
Восвояси
К себе домой уходящим,
Без боязни
Царицу прекрасную увозящим.
— Вы бросаете меня, — он кричит,—
Чуть не голого,
Чурбаны у вас, — кричит,—
А не головы.
Рады вы, что нашу ханшу
В плен увозите,
А о том, что будет дальше,
Вы не спросите.