Долгое время мы, все референты, каждый четверг вечером встречались у Мюллера дома и откровенно обсуждали за рюмкой коньяка и за шахматами личные и служебные вопросы. Тем не менее, я хотел бы подчеркнуть, что могу очень мало рассказать о Мюллере. Конечно, я знаю кое-что, так, например, то, что он был большим молчуном. У него было что-то от Мольтке, его губы были постоянно сжаты и растягивались лишь в улыбку, свидетельствующую о приятии или язвительном сомнении. Мюллер жил скромно, был очень осторожным человеком, как начальник очень аккуратен, корректен, доброжелателен. Его слабостью было все регистрировать и раскладывать по папкам. Он был бюрократом; благодаря ему я стал таким же, как он, и чувствовал себя под его руководством очень свободно. Что касается его мировоззрения, то мне казалось, что он стопроцентно поддерживает наши идеи. В отношении своих сотрудников его сильной стороной было то, что он работал с людьми так долго, пока они не достигали пенсионного возраста и не могли уже выполнять свои служебные обязанности. Как старый криминалист, он знал: чем дольше кто-либо находится на службе, тем лучшим специалистом в этой области он становится. Хотя я был его референтом, ему абсолютно не мешало то, что еврейская пресса сделала имя Эйхмана символом, сопроводив его определенными эпитетами, и таким образом решение еврейских вопросов в тех областях, куда входили отряды вермахта, было тесно связано с именем Эйхмана. Так получилось, что все, даже мои сотрудники, оперировали понятием «служба Эйхмана», хотя службы с таким названием вообще не существовало. Группенфюрер Мюллер был только криминалистом или только полицейским, все остальное пришло позже. Во всяком случае, у меня никогда не возникало другого впечатления о нем; в моих глазах он был идеалистом.
К этому человеку у меня особое внутреннее предрасположение; я могу с ним говорить так, как не могу говорить с равным мне по рангу коллегой. Когда возникали вопросы моего продвижения по службе или моего жалованья, я говорил Мюллеру: «Группенфюрер, видите ли, я работаю не из-за денег, а по идеологическим соображениям. У меня нет никаких честолюбивых помыслов, я хочу только хорошо выполнять свою работу и помочь создать то, что Вы хотите: безопасное будущее рейха и, как следствие этого, будущее наших детей. Я сейчас первый раз услышал о том, что Мюллер был принят в НСДЛП только в 1939 г. и только по настоянию рейхсфюрера. Я был убежден, что он уже давно поддерживал партию. Разумеется, я никогда не задавал себе вопроса о его вступлении в партию; у меня не было никакого повода для того, чтобы уловить в этой связи какой-либо подтекст. Во всяком случае, я не мог представить себе другую ситуацию кроме той, что Мюллер уже давно являлся старым партийцем, и именно так он себя и преподносил.
Только два человека из руководства криминальной полиции начали работать с «самых низов», и в моих глазах не было криминалистов лучше и профессиональнее, чем Мюллер и Небе. Оба были друзьями и коллегами. Когда Небе оказался замешанным в заговоре 20 июля против Гитлера, Мюллер хотел лично расследовать дело Небе и раскрыл инсценированное им самоубийство на Ванзее. В это время я был в Венгрии; я услышал эту историю, когда вернулся в Берлин. Многое еще живо в моей памяти, например, то, что Мюллер находился под впечатлением от того, что его многолетний друг, начальник криминальной полиции рейха Небе стал на его глазах предателем. Кто знал Мюллера, тот поймет, почему он лично старался арестовать Небе. На пляже озера Ванзее в разных местах были найдены дипломат и другие вещи Небе; для обыкновенного криминалиста все должно было указывать на самоубийство; он же знал, что самоубийство было инсценировано. В данном деле речь шла о двух блестящих специалистах, которые «стоили» друг друга. Когда и где Мюллер призвал Небе к ответу, я уже сейчас не помню; во всяком случае, Небе был взят живым и попал на скамью подсудимых. Скорее всего, Мюллер сделал ставку на дружбу Небе с заговорщиком — начальником полиции Берлина. Для нас этот вопрос являлся важной темой для обсуждения; было также известно, что Небе не принимал прямого участия в заговоре, я думаю даже, что он не знал ничего определенного по этому поводу. Однако он знал о круге заговорщиков; его долгом было сообщить об этом. Мюллер обладал феноменальной памятью и был известен как лучший немецкий эксперт по советской полицейской системе.