"Пока я поджидал отставших, мы смогли с первого холма по дороге на Джунго посмотреть фейерверк: как горели и взрывались драгоценные пороховые боеприпасы. Было много отставших; их, казалось, одолевала застарелая усталость и тревожный недостаток жизненных сил. В группах практически не осталось конголезцев".
К трем часам им удалось связаться с капитаном Лоутоном, находившимся на береговой базе в Танзании, и передать, что ему следует возвратиться в Конго, потому что предстояла эвакуация.
"Выражение на лицах всех товарищей изменилось, как только они услышали из-за озера слово "понято", как будто перед ними помахали волшебной палочкой...
Все командиры уходили; крестьяне становились все враждебнее к нам. Но мысль о полной эвакуации, о том, чтобы уехать тем же путем, которым мы прибыли сюда, оставив позади беззащитных крестьян и людей, которые, хотя и имели оружие, но были также беззащитны, учитывая их скудные боевые навыки борьбы, побежденных и чувствующих себя преданными, глубоко ранила меня.
Что касается меня, то остаться в Конго не было бы * жертвой, и не был ею один год, или пять лет, которыми я пугал моих людей; это была часть идеи борьбы, которую я полностью разработал в голове.
На самом деле мысль о том, чтобы остаться, просуществовала до глубокой ночи; пожалуй, я так и не принял решения и просто стал еще одним из беглецов".
Прибыла депеша с Кубы, в которой Че убеждали, что попытка соединиться с Мулеле на севере Конго была бы безумием и ему следует "искать любой возможный путь, чтобы выбраться оттуда".
Виктор Дреке:
"Эвакуацию следовало провести среди большого количества конголезских партизан и гражданских жителей, которые собрались там, убегая от наступавших бельгийцев, не щадивших никого. Это было устрашающее зрелище, потому что среди всей этой толпы были раненые и больные люди, женщины, дети, старики. Нам нужно было несколько лодок, чтобы вывезти всех, но эти лодки не существовали".
В тот вечер Че предпринял еще одну попытку остаться; он настаивал на том, чтобы дождаться группу кубинцев, которая должна была подойти, но скорее всего погибла. Среди кубинских командиров возник бурный раздор. Эмилио Арагонес, у которого Че в разгаре спора сбил с головы шляпу, заявил, что если вся проблема в том, как погибнуть, то он, после того как все остальные будут эвакуированы, с превеликой радостью усядется рядом с Че на причале и поспорит с ним о том, что же такое идеализм, черт бы его побрал. В конце концов Че сдался.
"Для меня ситуация была решающей. Двоих придется оставить, если они не явятся в течение нескольких часов... Мои отряды представляли собой сборную толпу, из которой, по прикидкам, за мной последовало бы до двадцати человек, и у них должны были иметься дурные предчувствия на этот счет. И, наконец, что должен был делать я?
Наше отступление было бегством, откровенным и простым. Хуже того, мы становились сообщниками в обмане людей, остававшихся на суше. С другой стороны, кем я был теперь? У меня сложилось впечатление, что, после моего прощального письма Фиделю, товарищи начали воспринимать меня как человека из другого мира, как кого-то очень далекого от повседневных проблем Кубы, а я не испытывал желания настоятельно требовать от них жертвы - остаться. Так я и провел последние часы - в одиночестве, озадаченный".
К двум часам ночи появились три баркаса Лоутона; их появление предварялось пуском сигнальных ракет и бомбежкой. Первым делом они установили на одной из лодок пулемет.
"Эвакуация проходила организованно. На борт поднялись больные, затем весь штаб Масенго - сорок человек, отобранных им, а затем все кубинцы. А потом начался болезненный, жалкий и бесславный спектакль. Я был вынужден отказывать людям, которые просили взять их. В этом отступлении не было ни намека на величие, ни малейшего признака восстания".
Потом погрузились человек восемь руандийцев, оставшихся с группой до конца. Че хотел подняться на борт последним, но кубинские офицеры, решившие, что это уловка для того, чтобы остаться, отказались взойти на судно без него. Он поднялся на первый баркас в сопровождении Хосе Мартинеса Тамайо, Арагонеса и Фернандеса Меля.
К шести утра, когда стали видны первые здания в Кигома, Че со своей лодки обратился к кубинцам. Дреке дословно пересказал его выступление:
"Товарищи, по причинам, которые вам всем известны, настало время разделиться. Я не сойду с вами на берег; мы должны избежать любых провокаций. Сражения, которые мы вели, сильно обогатили нас опытом. Я надеюсь, что несмотря на все трудности, через которые мы прошли, если когда-нибудь Фидель обратится к вам с предложением отправиться на другое задание такого же рода, некоторые из вас ответят "есть". Я также надеюсь, что если вы окажетесь Дома к двадцать четвертому, когда вы будете есть молочного поросенка, о чем вы так мечтаете, то вспомните этих скромных людей и тех товарищей, которых мы оставили в Конго. Возможно, мы еще встретимся на Кубе или в какой-нибудь другой части мира". К баркасам приблизилась маленькая лодочка. Че спустился в нее, за ним последовали Мартинес Тамайо, Гарри Вильегас и Карлос Коэльо, и распрощался.
43. Дар-эс-Салам
Виктор Дреке, бывший заместителем командира кубинской экспедиции в Конго, вспоминал прощальные слова Че, когда тот удалялся на лодке в просторы озера Танганьика:
“Еще увидимся, Моха”. Это было ужасно; люди плакали. Нельзя было сказать, радуются они или печалятся. Я никогда больше не видел Че”.
Кубинские солдаты, попав в Кигома, быстро пришли в себя. Вспоминает Эразмо Видо: “Мы побрили головы, отмылись от грязи. Мы были полуголыми и босыми. Мы продезинфицировались — нас одолевали вши. Бойцы были рады, что там нашлись лекарства. Душевное состояние снова было на высоте. Мы чувствовали, что оказали достойное сопротивление, что мы не были виновны в поражении”.
Затем их доставили в Дар-эс-Салам, откуда им предстояло группами уехать в Гавану. Еще одна небольшая группа во главе с Оскаром Фернандесом Мелем осталась в Кигома, чтобы попытаться найти троих кубинцев, затерявшихся в Конго. (Поиски, продолжавшиеся два месяца, все же завершились успешно.)
Тем временем посол Пабло Ривальта получил приказ освободить верхний этаж здания кубинского посольства в Дар-эс-Саламе, куда теперь имели доступ только он сам да посольский шифровальщик. Эти комнаты стали убежищем для потерпевшего поражение Че. Он сильно исхудал от голода и дизентерии, отрастил длинные волосы и бороду. Вместе с ним были трое его ближайших сподвижников: Гарри Вильегас, Карлос Коэльо и капитан Хосе Мария Мартинес Тамайо.
Благодаря пище и книгам Че вырвался из первоначальной апатии и мучительных раздумий. Уже через несколько дней после приезда он начал диктовать шифровальщику посольства по имени Кольман записки, основанные на дневниках, которые он вел в Конго. Постепенно он втянулся в работу и писал почти без перерывов в течение трех недель.
Обретавшая форму рукопись имела название “Воспоминания о революционной войне (Конго)” и была посвящена “Баасу и его павшим товарищам, в попытке найти хоть какой-то смысл в их жертве”. В прологе Че написал:
“Это история неудачи... но благодаря наблюдениям и критической оценке она поработает на перспективу. Я чувствую, что если история имеет хоть какую-то ценность, то она заключается именно в описании опыта, который может быть использован другими революционными движениями. Победа — это великий источник положительного опыта, но поражение, по моему мнению, еще важнее в этом смысле — особенно в случае, когда участники и советники являются иностранцами, пришедшими рисковать своими жизнями на незнакомую территорию с чужим для них языком, связанные с нею только пролетарским интернационализмом и представлениями о современной освободительной войне, проводимой странами при таком уровне международной солидарности, какой не был известен со времен гражданской войны в Испании”.