Так состоялся дебют Фиделя в качестве тактика партизанской войны. Он предусмотрел, что армия не сможет проигнорировать такое вызывающее нападение, какое было осуществлено на Ла-Плате, и должна будет выслать подразделение в погоню за партизанами. Поэтому он устроил первую засаду из того их множества, которое предстоит организовать армии мятежников. Для ее размещения была выбрана пара хижин на берегу «Арройо-дель-Инфиерно Адский поток (!), короткого узкого ручья, впадавшего в реку Пальма-Моча». Засада представляла из себя семь маленьких боевых постов, размещенных в форме подковы. А посредине находились хижины, брошенные крестьянами.
Эфихенио Амейхейрас запомнил, как 19 января Че покинул лагерь, отправившись на разведку, и возвратился по лесной просеке перед постом, на котором стоял Камило. На голове у него был «один из трофеев стычки при Ла-Плате, шлем полного капрала армии Батисты, который он носил с гордостью». Решив, что наступает армия, Камило, не задавая никаких вопросов, принялся стрелять по нему из винтовки. Че пришлось махать белым носовым платком и кричать: «Не стреляй!» Камило рассмеялся и сказал: «Ты, ублюдок, однажды взял меня в плен, когда я был неосторожен, так вот, получай сдачу!»
«По этому случаю можно судить, в каком напряжении мы все тогда находились, и ожидали боя, чтобы разрядиться. В такое время даже у людей с самыми стальными нервами начинают дрожать коленки, и каждый в волнении ожидает той высшей точки войны, которой является бой».
Три дня спустя засадная группа услышала поблизости выстрелы. Намного позже они выяснили, что это был отряд лейтенанта Анхело Санчеса Москераса, о котором придется постоянно слышать в течение еще нескольких лет. Выстрелы, которые они слышали, оборвали жизнь кампесино-гаитянца; он был казнен за то, что отказался стать проводником солдат.
«Так как мы считали, что солдаты находятся поблизости, то не стали готовить пищу и у нас ничего не было ни на завтрак, ни на обед. Соотечественник Кресло нашел не сколько куриных гнезд и забирал оттуда яйца, всегда оставляя по одному в каждой кладке, чтобы куры продолжали нестись. Той ночью из-за выстрелов, которые мы слышали, Кресло решил, что нам следует съесть и последнее яйцо, что мы и сделали».
В полдень от крестьянских хижин внезапно прибежал один из партизан.
Согласно воспоминаниям свидетеля, произошел следующий диалог:
«— Ну вот, они здесь, — сказал партизан Фиделю.
— О, прекрасно, пускай войдут, — ответил Фидель, имея в виду кампесинос, хозяев хижин.
— Нет, я говорю о солдатах».
Фидель выстрелил из винтовки с оптическим прицелом и попал в одного из солдат.
«Я вдруг заметил, что в хижине около моей позиции пытается укрыться от нашего огня еще один вражеский солдат. Я мог видеть только его ноги, потому что крыша ограничивала поле зрения с моего наблюдательного пункта, находившегося на пригорке. Мой первый выстрел в том направлении прошел мимо; второй поразил человека прямо в грудь. Он выронил винтовку, которая воткнулась в землю штыком. Кресло прикрыл меня, и я пробрался в хижину, где увидел тело, и забрал оружие, патроны и кое-что еще из амуниции».
Че не стал описывать, как подбирался к мертвецу в разгар боя, рискуя попасть под перекрестный огонь. Что он увидел? Это был первый человек, о котором он точно знал, что сам убил его; возможно, его выстрелы поразили кого-то еще из солдат Батисты при нападении на казармы Ла-Платы, но этого нельзя было выяснить в горячке сражения. Теперь это было возможно. Спустя годы Че уклонился от ответа на вопрос об этой своей жертве и ограничился медицинским описанием: «Он получил огнестрельное ранение в середину груди, которое должно было разорвать сердце и послужить причиной мгновенной смерти».
Че потребовал разрешения пойти и забрать другие винтовки, но Фидель отказал. Цель уже была достигнута. «Сражение было необыкновенно яростным, и вскоре все мы разбежались в разные стороны». Было похоже, что им удалось нанести ощутимый ущерб авангарду отряда, в котором могло насчитываться до трехсот человек. Следует отметить странное явление: обе боевые группы, стремясь избежать встречи, несколько дней будут двигаться па раллельно; порой их будет разделять всего несколько сотен ярдов, но они так и не узнают о столь близком соседстве.
Пятеро солдат были убиты, но партизаны не измеряли свои успехи одними лишь вражескими потерями. Они потратили девятьсот патронов, а захватили только семьдесят и одну винтовку. «Это не была полная победа, но и пирровой победой она не была. Мы испытали нашу силу против врага в новой ситуации и выдержали испытание».
В следующие несколько дней партизаны приблизились к району Каракас, где были заранее установлены некоторые связи с кампесинос. Их глазам предстало печальное зрелище: здесь побывала армия и заставила всех жителей уйти.
Несмотря на победы, «ситуация тогда не была безоблачной. Отряду еще следовало взрастить укрепляющийся после сражения дух и обрести ясные идеологические установки. То один товарищ покидал нас, то, на следующий день, другой. Бойцы просили о заданиях в городах, которые зачастую были более опасными, но эти люди не желали жить в трудных условиях дикой местности».
Положение становилось еще тяжелее из-за того, что в отряде оказался предатель. Эутимио Герра, кампесино, который все время пользовался полным доверием, был захвачен карателями под командованием майора Касильяса и согласился предать партизан. Ему пообещали десять тысяч песо и армейское звание, если он убьет Фиделя. Он поставлял сведения о кампесинос, сотрудничавших с партизанами, и солдаты дотла сжигали их дома. Герра вместе со всеми пришел в лагерь Каракас, а на следующий день попросил разрешения навестить больную мать. Фидель не только отпустил его, но и даже дал немного денег. Эутимио быстро направился к военным и сообщил о местоположении лагеря.
«Утром тридцатого, после холодной ночи, мы, как только встали, услышали гул самолетов, которых не могли разглядеть, так как находились в чаще. Кухонный костер был разведен в паре сотен ярдов ниже, у маленького родничка, где разместилась передовая застава.
Внезапно мы услышали грохот истребителей, пулеметные очереди, а вскоре после этого начали падать бомбы.
Наш опыт был еще очень невелик, и выстрелы слышались нам отовсюду; пули 50-го калибра разрывались при ударе о землю, а когда появились нападающие, то они показались нам порождением лесной чащи. Одновременно мы слышали пулеметную стрельбу с неба».
Сам Эутимио находился в это время на борту легкого самолета «Бивер» и указывал местонахождение партизан. К счастью, бомбежка была сконцентрирована на первоначальном месте раз бивки лагеря, с которого по счастливой случайности ушли предыдущей ночью.
Че остался в арьергарде вместе с Чао, ветераном гражданской войны в Испании, чтобы собирать отставших после того, как колонна рассеялась. Затем к ним присоединился Гильермо Гарсия и еще два человека. Все вместе они целый день искали указанное Фиделем место сбора — пещеру Умо, «которую мы знали по названию, но не имели представления, как найти. Так что мы провели беспокойную ночь, надеясь увидеться с нашими товарищами, но опасаясь встретить врагов». Попадавшиеся им кампесинос были очень испуганы. У Сиро Фриаса, погонщика мулов, за сотрудничество с партизанами убили брата, арестовали жену, отобрали товары и сожгли палатку. Тревога все возрастала, и один из новобранцев, кампесино по имени Серхио Акунья, удрал. Он «тихонько бросил свою винтовку, пояс-патронташ и удрал с порученного ему поста. Мы записали в нашем журнале военных действий, что он забрал с собой: соломенную шляпу в деревенском стиле, котелок со сгущенным молоком и три связки колбас. Что действительно было потерей, так это сгущенное молоко и колбасы».
В тот день, 1 февраля, неуверенности пришел конец. На склоне горы показался Кресенсио Перес, возглавлявший «длинную колонну, в которой были почти все наши люди и новобранцы из Мансанильи под руководством Роберто Песанта». Люди из Мансани-льи принесли с собой кое-какое имущество, оказавшееся в тех условиях совершенно бесценным, например хирургическое оборудование и нижнее белье. «Мне досталось несколько трусов и нижних рубашек с инициалами, вышитыми девушками из Мансанильи».