Положив винтовку, Че пошел к бронепоезду и встретился на полпути с его командиром Гомесом, который держал в руке пистолет. Когда Че сказал, что у него нет оружия, Гомес отдал пистолет Каррансе.
«— Я хотел бы, чтобы наш разговор не могли слышать солдаты, — заявил Гомес, и Че согласился. Они вместе подошли к одному из вагонов.
— Майор, я даю вам слово чести, что если вы позволите нам вернуться в Гавану, мы не сделаем ни одного выстрела, — сказал командир бронепоезда.
Че улыбнулся.
— Я верю вашему слову чести, но не могу рисковать тем, что ваши пули убьют еще кого-то из кубинцев, хоть здесь, хоть там».
Че дал команде бронепоезда четверть часа на капитуляцию и предупредил его командира, что тот понесет личную ответственность за любое последующее кровопролитие. Но эти пятнадцать минут Гомесу не понадобились. Уже спустя несколько секунд из вагонов посыпались безоружные солдаты.
Повстанцы в изумлении уставились на захваченную добычу. Они чувствовали себя так же, как Али-баба, проникший в пещеру сорока разбойников, как Писарро1, обнаруживший сокровища инков: шесть базук, пять 60-миллиметровых минометов, четыре пулемета 0,30-го калибра, 20-миллиметровое орудие, тридцать восемь автоматов «браунинг», гранаты, 600 автоматических винтовок, пулемет 0,50-го калибра и почти миллион единиц боеприпасов; «их зенитное оружие и пулеметы; их невероятное количество боеприпасов...» В бронепоезде было больше вооружения, чем имелось у всех повстанческих сил в Сайта-Кларе.
Оружие было сразу же распределено по различным частям города. Че приказал изыскать возможность немедленно доставить одну базуку Камило Сьенфуэгосу в Ягуахай. Как было решено во время кратких переговоров о капитуляции, Че приказал троим из своих людей — доктору Адольфо Родригесу де ла Вега, Антонио Нуньесу Хименесу и Серафину Руису — сопровождать разоруженных пленных (почти четыреста человек) в Кайбарьен, чтобы передать их командиру стоявшего там фрегата, который доставил бы их в Гавану. Геваре было необходимо сбыть пленников с рук: он не мог выделить людей для их охраны, когда судьба сражения оставалась далеко не ясной. Кроме того, он подумал и о деморализующем эффекте от появления в Гаване побежденных солдат из такого крупного подразделения, как команда бронепоезда. Но вообще-то картина получилась довольно абсурдная: трое революционеров конвоируют четыреста солдат противника.
Спустя непродолжительное время авиация принялась бомбить потерпевший крушение поезд. Че попросил одного из активистов Д26 передать с радиостанции приказ об отправке из Кабальете-де-Каса подкрепления: теперь было чем вооружить людей.
Тем временем наступление повстанцев в Сайта-Кларе продолжалось. Взвод Альберто Фернандеса Монтеса де Ока, временами вступая в ожесточенные стычки, приближался к казармам Леонсио Видаль. Подразделение Ковбоя Кида наступало на полицейский участок. Колонна Директората продолжала осаду казарм 31-го эскадрона жандармерии. Взвод Уго дель Рио после драматической перестрелки с легким танком и бронеавтомобилем присоединился к отряду Кида.
Хотя в городе было отключено электроснабжение, очень многие жители продолжали и ночью следить за ходом битвы. Из сообщения СМК им стало известно о судьбе бронепоезда. По поручению Че передачи вела группа подпольщиков Движения 26 июля. Радиостанция была оснащена вспомогательным электрогенератором, а ее передачи можно было слушать по батарейным радиоприемникам. Радиоволны разносили следующее сообщение:
«Внимание, говорит колонна № 8 имени Сиро Редондо Повстанческой армии Движения 26 июля. В ближайшее время мы передадим по радио сообщение для населения Кубы и особенно провинции Лас-Вильяс о наступлении повстанческих сил, штурмующих Санта-Клару. Только что в плен сдалось более трех сотен офицеров и рядовых из числа армейского инженерного корпуса».
На следующее утро, 30 декабря, «Радио ребельде» опровергло телеграфное сообщение Международного агентства печати, в котором говорилось о гибели Че:
«Чтобы успокоить родственников в Южной Америке и жителей Кубы, мы желаем удостоверить вас в том, что Эрнесто Че Гевара жив и пребывает на передовой линии. Он захватил бронепоезд, о чем мы сообщали недавно, и скоро займет город Санта-Клара, который был атакован несколько дней тому назад».
Запасы вооружения, захваченные в бронепоезде, были использованы для мобилизации оставшихся людских резервов из лагерей Кабальете-де-Каса, Эль-Педреро, Гавильянос и Мана-кас, которым предстояло усилить отряды, участвовавшие в боях. Благодаря приливу свежих сил, преимуществу, достигнутому накануне, и всесторонней поддержке со стороны населения отряды повстанцев смогли записать на свой счет все новые и новые победы.
Авиация в тот день произвела тридцать налетов на город. Вскоре после бомбежки в руках повстанцев оказались казармы Лос-Кабальитос. Часть солдат отчаянно пыталась пробиться к штабу 31-го эскадрона, но оказалась под перекрестным огнем партизан и жандармов. Несколько человек было убито или ранено, а остальные сдались бойцам Директората.
Самая жестокая борьба в тот день шла за полицейское управление, которое защищали почти четыреста полицейских во главе с полковником Корнелио Рохасом, у которых на вооружении было несколько легких танков. У Рохаса были серьезные основания стремиться избежать плена: он был известен недавними пытками и убийствами мирных жителей. Команда Ковбоя Кида окружила здание, но партизанам было чрезвычайно трудно приблизиться к нему. Даже при поддержке пяти других подразделений и части взвода Че осаждавших насчитывалось не более семидесяти человек. В узких улочках, окружавших управление, они не могли свободно маневрировать, и несколько человек уже получили ранения. Хуже того, полицейское управление, располагавшееся перед парком Дель-Кармен, находилось на расстоянии всего-навсего пятисот ярдов от казарм Леонсио Видаль, и оттуда в любой момент могла последовать контратака. Эмеридо Мерино, отбивая дом за домом, убирая одного постового за другим, подтянул свое отделение поближе к зданию; его шляпа уже напоминала решето.
Ковбой Кид приказал применить новую тактику поиска наилучшего положения для начала атаки: продвигаться не вдоль домов, а сквозь них. Партизаны при помощи жителей принялись пробивать стены, приближаясь таким образом к церкви, расположенной напротив управления полиции. Район прорезали невидимые тропы.
Вторым путем подхода были крыши. Ковбой Кид, как обычно, не обращал внимания на опасность и слишком много рисковал. Товарищи упрекнули его за это и услышали обычный ответ: «Пулю, которая попадет в тебя, не услышишь». Он занял позицию на крыше дома на улице Гарофало, приблизительно в пятидесяти метрах от полицейского управления. Вместе с ним были Орландо Бельтран и Леонардо Тамайо, который успел к тому времени оправиться от ран в кабайгуанском госпитале. Орландо позднее докладывал: «Едва мы успели найти укрытие, как увидели группу из шести жандармов, бежавших через парк. Мы атаковали их, но два танка, находившиеся поблизости, начали стрелять в нас из своего оружия тридцатого калибра».
Об остальном рассказывал Тамайо:
«Я крикнул: «Кид, ложись, или тебя убьют!», но он не послушался. Тогда я крикнул снова: «Эй, что с тобой, почему ты не стреляешь?» Он не ответил. Я посмотрел и увидел, что он залит кровью. Мы сразу подняли его, понесли к врачу. Но рана оказалась смертельной: пулевое попадание из «М-1» в голову».
Че, пробираясь через дома к передовым позициям, с которых предстояло атаковать полицейское управление, увидел людей, несших тело Ковбоя Кида. Он был глубоко удручен гибелью самого боевого, пылкого и бесстрашного из своих капитанов. «Это все равно, как если бы они убили сотню моих людей».
324
вал и возможность поражения. Поэтому он предусмотрел образ действий, позволявший сохранить значительную часть своих сил и восстановить фронт в случае необходимости.
31 декабря молодой журналист встретился с майором Гева-рой в здании Департамента общественных работ, где размещался командный пункт Повстанческой армии. Авиация Батисты продолжала налеты на город, и взрывы бомб, сбрасываемых с «Б-26», были слышны издалека.
«Кто-то из стоявших рядом показал мне Че. Это действительно был он, тощий, со спутавшимися волосами, в изодранной форме и с рукой на перевязи. Его нельзя было бы отличить от самого обычного солдата, если бы не проницательные и необыкновенно яркие глаза на этом утомленном лице».