Отправляясь в поход на Омолон, мы слышали о Сохатином Носе. Колымчане уверяли, что у подножия этого мыса приютилась последняя, самая дальняя фактория Чукотторга. На всякий случай я получил в совхозе телеграфное указание с Чукотки о снабжении из этой фактории и надеялся пополнить у Сохатиного Носа запас продовольствия для пастухов. Ведь дальше на пути к Синему хребту не было ни единой живой души.
Далеко внизу, вокруг замерзших озер, теснятся высокоствольные мачтовые лиственницы.
— Лиственничный бор! Смотри, Костя, вот где раздолье оленям! На Колыме не сыщешь таких зимовок.
— Место для зимовки отменное, — соглашается Костя. — По озерам маршрут проложим, олени в ягельных борах жирок к отелу нагуляют, стойбища будем у озер ставить. Вода близко, и рыбачить в прорубях можно.
Лесистая местность, расстилающаяся перед нами, как будто создана для зимнего выпаса оленьих стад. Но Ромул молчит, он словно не слышит наших слов и разглядывает дальние вершины.
— Послушай, Ромул, — не вытерпел я, — давай поставим здесь табун на зимовку, а директору напишем, что поздно поворачивать оленей обратно.
— Почему поздно? — хмуро ворчит Ромул. — На Стадухинскую протоку дорога знакомая…
— У твоей Стадухинской протоки жрать оленям нечего! — зло режет Костя.
Молодой ветеринар вспыльчив, он в упор разглядывает пасмурное, но спокойное лицо бригадира.
Ромул отлично знает, что ягельники у границы леса в Западной тундре совхозные стада топчут много лет кряду и пастбища там плохие. К весне олени худеют, и важенки приносят слабых оленят. Они замерзают в свирепые весенние пурги у границы леса, а в знойную комариную пору погибают от губительных эпидемий.
— Ты представитель дирекции, — вдруг обращается ко мне Ромул. — Пиши распоряжение: ставить табуны на зимовку у Сохатиного Носа!
Ромул сбивает меня с толку: имею ли я право отменять распоряжение директора совхоза? Старое предписание помполита разрешало мне принимать необходимые решения на месте, советуясь с бригадиром, на подотчете которого находились олени, и с ветеринарным врачом перегона. Но теперь мы получили прямое распоряжение директора — вернуть табуны.
— Дьявольщина! Да напиши ему… бумага все терпит! — загремел Костя.
— Ладно, Ромул, напишу распоряжение.
— Ну пиши, — невозмутимо говорит бригадир, закуривая свою обгорелую трубочку.
Чертыхаясь, я вытаскиваю записную книжку и огрызок химического карандаша. Написать распоряжение не успеваю…
Сверху слышится сдавленный крик Пинэтауна. Юноша скрывается за глыбой песчаника.
— Человек! Человек сложил! — пронзительно кричит он.
Молнией взлетаем на вершину. Пинэтаун, опустившись на колени, рассматривает странное сооружение из дикого камня.
Тур?!
Каменные башенки туров мне приходилось видеть на Кавказе, в студенческих альпийских походах. Достигнув трудной вершины, альпинисты выкладывают тур из камней и прячут внутри консервную банку с запиской о восхождении. Каменные туры на вершинах складывают также и топографы при съемке горной местности. Но здесь, в глуши Омолонской тайги, топографы еще не бывали, альпинисты и подавно.
Пинэтаун принимается разбирать башню, и вдруг из камней высовывается зеленое горлышко, закупоренное пробкой. Поспешно разгребая камни, вытаскиваем мутную от пыли бутылку. Сквозь зеленое бутылочное стекло просвечивает свиток бумаги.
— Везет вам на клады, — усмехается Костя. Он вспоминает письмо американского пирата, которое мы нашли летом на уединенном острове Колымской дельты.
Разбиваю бутылку, нетерпеливо разворачиваю бумажку и читаю:
Мария Контемирская вступила на сопку
Поднебесную 10 октября 19… года.
Liberté, Egalité, Fraternité!
Надпись выведена бисерным женским почерком. Год разобрать трудно цифры, выведенные карандашом, стерлись на сгибе шероховатой оберточной бумаги.
— «Свобода, Равенство, Братство»… — перевожу я.
Удивленно переглядываемся, не понимая, откуда в дебри Омолона, на сопку, не обозначенную на картах, явилась женщина. Женщина, написавшая боевой лозунг Великой французской революции.
Судя по сохранности письма, записку написали в этом году.
— Сегодня 7 декабря, — размышляю вслух. — Следовательно, Мария Контемирская вступила на вершину два месяца назад.
— Контемирская какая-то!.. Да что она, с неба на сопку свалилась? удивляется Костя.