Усаживаюсь рядом с девушкой за письменный столик. Ее пушистые волосы почти касаются моего лица, обветренного морозами. Как хорошо сидеть рядом с Марией в теплом жилье у горящей лампы, далеко-далеко от людских поселений, в сердце Омолонской тайги!
На столе замечаю чернильницу, вырезанную из белой древесины тополя. В деревянный бокал, в щеточку серебристого волоса выдры, вставлено длинное орлиное перо. У лампы лежат тетрадки и учебник физики.
— Вы занимаетесь физикой… на Омолоне?
— Не только физикой, — улыбается девушка, кивая на этажерку.
Средняя полка забита учебниками. Они не застаиваются на полке, об этом говорят истертые их корешки.
В тени абажура стоит фотография в лакированной рамке. Невольно протягиваю руку и беру фотографию. На полинявшей от времени, рыжеватой бумаге красуется живописная группа. В середине этой группы, свободно опершись на саблю, сидит на венском стуле широкоплечий бородач в кожаной куртке, с удивительно знакомым лицом.
Длинные, как у священника, черные волосы падают ему на плечи, богатырскую грудь закрывает пушистая борода. Орлиный нос с горбинкой, густые брови и продолговатые, темные глаза украшают открытое и смелое лицо воина.
На коленях у него небрежно лежит маузер в деревянной кобуре. Кожаная куртка на груди расстегнута и открывает на гимнастерке орден Красного Знамени.
Вокруг лихого командира тесной группой сошлись боевые его соратники в кожанках и гимнастерках, в фуражках и папахах, косо перевязанных лентами. Около бородатого великана сидит, скрестив ноги, юноша в запыленных сапогах и вылинявшей гимнастерке.
Локти лежат на коротком кавалерийском карабине. Фуражка, сбитая набекрень, открывает чуб светлых вьющихся волос. Из-под чуба с фотографии смотрят знакомые ясные глаза, опушенные длинными ресницами; чуть нахмуренные брови разлетаются крыльями, мягко очерченные губы полуоткрыты…
Мария?!
У ног партизана расположилась с кавалерийским карабином Мария, переодетая в мужское платье.
В нижнем углу фотографии разбираю полустертую надпись: «Свобода, Равенство, Братство, 1921 год»…
Но ведь в гражданскую войну Марии еще не было на свете…
— Мария, кто это?
— Михась Контемирский — мой отец, он погиб в двадцать втором году…
— Где? — невольно срывается у меня.
— Двадцатого марта, под Якутском.
— А это… ваш дедушка?
— Нет, — печально улыбается Мария. — Друг дедушки, командир партизанской бригады Каландаршвили. Отец был его ординарцем.
— Каландаршвили? Ну конечно, Каландаршвили! Можно ли забыть лицо этого удивительного человека…
Год назад по дороге на Север в историко-революционном отделе Иркутского музея я долго рассматривал необычные фотографии легендарного партизанского комбрига.
— Мария, как подружился дедушка с Каландаршвили?
— Дедушку сослали в Сибирь из Одессы, а Каландаршвили — из Тифлиса. Они подружились в Иркутске, в 1907 году.
— Дедушка сражался на баррикадах? — тихо спрашиваю я.
— Да… почти. Он помогал восставшему «Потемкину».
Походная жизнь полна неожиданностей: в сердце Омоленской тайги я встретил дочь польского партизана, внучку ветерана революции.
Как сложно переплелись затем наши судьбы!
— А орден, орден Боевого Красного Знамени?
— Орден Каландаршвили получил в сражении под Читой. Там в двадцать первом году он разгромил японских самураев. В этом бою ранили отца.
Мария хмурится, она опускает голову и о чем-то задумывается. Так хочется успокоить ее, прогнать грустные воспоминания. Я осторожно беру маленькую холодную ручку, и она тонет в моих ладонях.
— Так нельзя… — улыбается девушка, осторожно высвобождая руку.
— Покажите свои камни.
— Камни?
Она живо опускается на колени, вытаскивает из ящика тяжелый полотняный мешочек и высыпает на стол груду гладких разноцветных камней. Обточенные водой, они играют всеми оттенками голубых и зеленых красок.
Что это: малахит или яшма? Иногда белые жилки кварца разбегаются по камню.
— Это галька. В лагунах Омолона вода у нас чистая, как слеза, а голубые камни на дне красят воду в изумрудный цвет.
Вдруг среди малахитовой гальки тускло блеснул самородок причудливой формы. Вытянутый изогнутым хоботком, он похож на мертвую золотую улитку без раковины.
— Самородное золото? Где вы его нашли, Мария?
— Дедушка говорит, что это слиток сплавленных самородков.
— Слиток? Золото плавится при очень высокой температуре — в тайге его не сплавить.