Впереди еще один переход — перед нами осыпь — свободный путь к вершине… Но где взять силы?
Глава 2. В орлином гнезде
В жизни человека не все сбывается, что он задумывает, о чем мечтает. В тайге, объятой пламенем, мы потеряли походное снаряжение и продовольствие.
Но главное было сделано: Ромул успел вывести олений табун из горящей тайги на склоны Синего хребта.
Пожар не пошел дальше предгорий — безлесные склоны остановили огонь. Тайга выгорела лишь в широком межгорном понижении, и черные распадки, и обуглившиеся сопки чуть дымились вдали. Обширная гарь отрезала Синий хребет от далекого Омолона.
В сутолоке пожара уцелел лишь один вьюк. Ездовые олени вырвались из огненного кольца, догнали табун, и пастухи тотчас изловили одинокого завьюченного оленя. Мягкий вьюк хорошо лежал на седле и не упал во время скачки. Олень вынес из огня большую палатку, медный чайник, ведро и торбу с плиточным чаем. Это было все, что осталось от нашего богатого каравана.
На себе пастухи вынесли топоры, два винчестера, мой морской бинокль и боеприпасы в патронных поясах. Во вьюках сгорел любимый рюкзак, пропала сумка с дневником. Уцелели только вещи, что были на мне: карабин, обойма патронов и подарок Марии — портрет с девизом Кошута. Портрет я хранил в непромокаемом кармане на груди и пронес свой талисман сквозь все испытания.
Часто теперь вытаскиваю портрет. С акварели смотрит нежное, задумчивое лицо Елены Контемирской. Но глаза… родные, ясные глаза Марии. Где ты сейчас, куда унесла живое сердце?
Единственная наша палатка приютилась на дне широкой долины и кажется пылинкой среди причудливых пиков. Рядом бежит прозрачная, как слеза, горная речка. На дне играет каждый камешек. На отмелях, усыпанных голубой галькой, цветут полярные маки, все русло утопает в зелени приземистых ивовых кустарников. На речных террасах пестрят альпийские луга, а выше, на склонах, белеют ковры ягельников.
Хорошо в этих пустынных солнечных долинах, среди молчаливых вершин. Ни комаров, ни мошкары; олени мирно пасутся, объедая сочную листву ивняков. Весь табун как на ладони. А воздух! Вдыхаешь и вдыхаешь во всю грудь, без устали.
У палатки веселье. Все собрались вокруг ведра с дымящейся ухой. Пинэтаун сдобрил ее диким луком и пахучей горной петрушкой. У каждого в руках самодельные плошки из бересты и черпаки, вырезанные из дерева. Ведь жизнь на Синем хребте нам приходится начинать, как робинзонам.
Ох и вкусна уха из хариусов!..
В речках тут полно форелей. Они собираются в неглубоких омутах стаями, и мы наловчились добывать их, швыряем в воду огромные булыжники и собираем обильную жатву. Вероятно, так первобытные люди глушили рыбу.
На второе у нас жирная оленина, а на третье гора голубики, пахнущей лесом, крупной и сочной, как виноград. Нет ни сухарей, ни лепешек, ни соли. Но никто не замечает этого.
Вспоминаем треволнения похода сквозь огненную тайгу. Ромул страшно встревожился, когда бегущий табун догнали ездовые олени без вьюков и седел, с опаленной шерстью, покрытые копотью. Пинэтаун с молодым пастухом ускакали обратно в дымное пекло искать пропавших людей. Ромул с оставшимися пастухами продолжали гнать табун к спасительным склонам Синего хребта.
Пинэтаун размахивает черпаком и, вытаращив глаза, рассказывает под взрывы смеха:
— Идут черные, злые, сапоги стучат — твердые, что железо. Костя ругается — далеко слышно. У Вадима борода сгорела, совсем маленькая, кривая стала. Самый злой Кымыургин, ровдужные штаны сильно высохли, хрустят, когда шагает, — кабанг… кабанг!..
Кончить Пинэтауну не удается. По склону сопки, размахивая обгорелым платком, бежит Афанасий. Он кричит, но слов не слышно.
— Что случилось?!
— Олени, чужие олени!..
Ого! Известие важное.
Круглые сутки дежурит теперь на высотах у табуна часовой, вооруженный винчестером и уцелевшим биноклем. Афанасий поддерживает связь с часовым, приносит пищу и воду. Рассказ Афанасия взбудораживает всех — тут уж не до обеда.
Дежурный пастух разглядел в бинокль на дальнем перевале стадо чьих-то оленей. Они уходили, скрываясь за перевал, а позади, подгоняя неизвестное стадо, ехал верхом на олене человек.
— Неужто обитатели Синего хребта так близко?
Пинэтаун бледнеет от волнения. Последние дни он ходит радостный и возбужденный, словно чувствуя близость Нанги.
— По следу ехать надо, в стойбище Синих Орлов! — восклицает юноша.