Не был обойден вниманием и отряд принца Орхана. В последнее время к нему примкнуло большинство мусульман, проживающих в городе, которые прекрасно понимали, что в случае падения Константинополя, их ожидает та же участь, что и всё остальное население столицы. Хотя некоторыми командирами ставилась под сомнение верность иноверцев императору, отказать им в праве участия в обороне византийские димархи не могли. Да и потом, каждый меч был на счету. Мусульманский отряд был размещен между каталонцами и воинами Мануэло и должен был защищать участок Морских стен от ворот святого Емельяна и до гавани Феодосия.
Весь последующий день, до наступления темноты, горожане занимали отведенные им позиции, разбивали у подножия стен палатки для временного жилья, устанавливали на башнях пушки, камнемёты и сифоны для выброса горящей нефти.
Окончив спешные приготовления, защитники города замерли, подобно своим дозорным на башнях, в тревожном и напряженном ожидании.
Турки пока не спешили начинать осаду.
Перед османскими пашами в свою очередь встала нелегкая задача: как правильно, на небольшом, в пять вёрст отрезке суши между водами залива и побережьем Мраморного моря, разместить прибывающее с обоих континентов великое множество людей и обоза.
Перегруппировка войск, после немыслимой суматохи и беспорядка, была закончена только к концу третьего дня. Армия Караджа-бея, первой прибывшая под Константинополь, была оставлена на месте своей прежней стоянки — напротив от прилегающих к Золотому Рогу стен Влахернского дворца и далее, до Полиандровых ворот.
Ставка султана разместилась на правом берегу реки Ликос. Там же расположились отборные полки пеших и конных воинов, командование над которыми принял на себя сам Мехмед. С тыла, на случай неожиданного подхода неприятеля, лагерь прикрывался пятнадцатитысячным корпусом янычар, который в свою очередь оберегался конницей тимариотов.
От Маландрийских ворот до самого побережья моря стояли регулярные части анатолийских войск — джебелей и сипахов Исхак-паши. Между войсками и крепостным рвом расположились становища аккынджы, разделённых по племенным признакам на некое подобие полков во главе со своими родовыми вождями-командирами.
Западную сторону залива заняло пятидесятитысячное войско Саган-паши. Тем самым было изолировано побережье Перы, не примыкающее непосредственно к стенам города, а запертым в Галате генуэзским колонистам недвусмысленно дали понять о последствиях, к которым приведет их вмешательство в последующие события.
Обоз расположился за чертой лагеря, под охраной шести полков сипахов. Телеги и арбы были вытянуты в длинную цепь, полукругом охватившую стоянку войск; скотину пустили пастись в наспех огороженных загонах. Сам лагерь, чтобы предупредить вылазку осажденных, по настоянию советников, был обнесён неглубоким рвом и земляным валом в три сажени высотой. На вершине насыпи был установлен хлипкий частокол, лишь на вид издалека способный сойти за надёжную преграду; около каждого прохода, в ста шагах друг от друга были выставлены часовые, обязанные наблюдать за перемещениями противника и не допускать в лагерь посторонних людей. Флот под командованием Палда-паши был оставлен на месте своей прежней стоянки, неподалёку от причала Двойных колонн. Не менее трех десятков галер патрулировало вдоль европейских берегов Мраморного моря, чтобы преградить путь в гавани Константинополя неприятельским суднам.
Мехмед не доверял ни одному из своих высших военачальников и потому, к их великому неудовольствию, назначил к каждому из них под видом помощников по одному соглядатаю. Так, к Караджа-бею был приставлен Саруджа-паша, известный своей ненавистью к великому визирю, к Исхак-паше — второй визирь Махмуд-бей, грек-ренегат из знатного рода, лишь два года назад принявший ислам. К Палда-паше был послан «помощником» Хамза-бей, человек недалёкого ума и потому способный скорее на доносительство, чем на измену. Самого же великого визиря Мехмед оставил при себе, чтобы, по его собственным словам, всегда иметь под рукой надёжного советчика и друга.