— Поговорил? — обратился один из них, старший, тот, что когда–то спорил с Куликом.
— Послушал, — ответил Всеслав.
— Слышь–ка, Соловей! — окликнули его с другой стены. — Ты–то теперь что делать будешь?! С нами что будет?!
— Достроите храм ихний, велят от наших богов отрекаться и другим кланяться. Имя каждому новое дадут, нерусское.
— Это–то хорошо, значит, у меня баба как новая станет, — плотник засмеялся, но все другие смерды молчали, изредка постукивая по дереву секирами, — видимо, христиане и вирник снаружи следили за ними.
— Куда же Ор с Ратаем Рода–то схоронили?! — наклонился внутрь клети старший плотник. — Дряхлые ведь оба, не могли далеко уволочь! Ты их на кладбище нашел — они уже мертвые были?
— Да.
— Ох–те, горе–то. Они вон какое дело сотворили, а мы тут стучим, стараемся.
— Ты помолчи! Еще не научился делать хорошо, а уже хочешь делать плохо!
— Горе вы свое поднимаете, — медленно проговорил Всеслав, — жилище для чужих богов из чужих земель.
— Ха! — перебил его молодой смерд. — Мы–то строим, а потом — вдруг молния! Прилетел Сварожич — и… — Он осекся и уставился на что–то, появившееся позади Всеслава. Волхв обернулся: в полупостроенный храм без крыши медленно входил Кулик. Он остановился в проеме, строго оглядел плотников, волхва.
Уходя из веси, Всеслав долго слышал позади стук секир. Кулик же, вернувшись к своим, подозвал Опенка.
— Он волхв?
— Нет… Да! — поправился Переемщик.
— Где Род, он знает?
— Я видел, он накануне с Ором и Ратаем разговаривал…
— О чем?
— Не слышал, видел только.
Попин отошел, сел на бревна. Две бабы из веси принесли в миске вареное мясо, корчагу пива и несколько хлебов, разложили еду на холстине. Пьяный вирник ткнулся грязной рукой в миску, вытащил кусок мяса. Кулик поморщился, однако промолчал. Потом он проговорил что–то византийцам, вытер о холст руки, повернулся к вирнику.
— Ты русский, объясни нам: неужели они тут не понимают, что Иисус выше всех богов?! Сколько я их спрашивал, ни один не может рассказать о Велесе, Перуне, Макоши, других бесах. Я им о великом подвиге Христа говорю, но они ясных истин не понимают, держатся за деревянных идолов или
— вон, показывают, солнце светит!
— Любят! — хмыкнул вирник.
— Но разум–то у них есть или нету?!
— Это народ лесной, моленья у ручья творят — дождя от него ищут. Им что хочешь говори — не разумеют. У них ума нет, объяснений и уговоров не поймут! Бить их надо, да посильнее, — и все!
Вирник обернулся, взял из рук Опенка полную кружку и, громко чмокая, выпил.
Кулик обратился к своим:
— Этот пьяный осел опять говорит, что мы поступаем тут неверно. Смердам ничего объяснить нельзя, бесполезно. Разум их еще не развит, и мир они воспринимают лишь чувствами. Добро и зло понимают лишь на самом животном уровне: холодно–жарко, больно–приятно… Это стадо без пастырей!
— Не надо слишком доверять этому воину, — произнес пожилой попин, — он тоже русич. Но он и княжий дружинник, поэтому ему выгодно верить в истину христианства. В душе же он, может быть, еще больший язычник, чем все смерды.
— Пусть он язычник и лжехристианин, но говорит он верно. Мы объясняем и объясняем этим полулюдям свет истины, но они не понимают ее. Сколько уже дней и ночей я говорю им о величии и могуществе Христа, а до сих пор лишь вон тот мерзавец делает вид, что воспринял новую веру, — мотнул головой в сторону Опенка Кулик.
— Он плюнул на Рода, плюнет и на Христа.
— Да знаю я это — и плохо, конечно, что первым христианство воспринял такой человек. Но, повторяю, мы поступаем неверно, так долго уговаривая язычников. Епископ Михаил и князь Василий в Киеве за один день обратили в веру тысячи; мы же этих зверей все убеждаем, но слова наши не проникают в их тьму.
— Значит, надо остановиться и избрать иной путь, — заговорил третий попин. — Я думаю, сейчас нужно во что бы то ни стало отыскать украденного и скрытого ими кумира. Если не найдем, плохо будет. Храм святой воздвигаем, но двоеверие сохранится. Из–за страха они станут приходить сюда и покорно слушать наши проповеди, а потом пойдут в свои тайные кумирни к идолам посмеются над нашими словами.
— Правильно это, но где искать Рода?
— Волхва их следует еще раз выпытать; старики с ним говорили, он при нас извлек их из кладбища для языческого костра…
— Но он говорит, что волхвом себя не считает.
— Раз его смерды почитают за волхва, верят ему — значит, и мы можем…
— Никому они не верят, даже своим бесам!