Выбрать главу

После речи капитана тело Эриксена спустили в реку, и оно тотчас же скрылось из глаз, унесенное быстрым течением. В честь его были сделаны три выстрела, и затем команда безмолвно вернулась в хижину.

В тот же день Нидерманн и Норос простились с товарищами и двинулись на разведку на юг. В хижине оставалось 12 человек, из которых четверо были тяжело больны. Никому из здоровых даже не пришла мысль бросить больных и всем вместе искать спасения на юге. На дорогу капитан вручил Нидерманну копию со своей маленькой карты устьев Лены и сказал:

— Вот и все, что я могу дать вам на дорогу. Сообщить вам что-нибудь о реке или о стране я не в состоянии, так как вы сами знаете столько же, сколько и я. Нечего говорить вам о том, что вы являетесь последней надеждой отряда. Поэтому, если это в ваших силах, торопитесь!

Матросы отправились в путь, сопровождаемые заздравными возгласами остающихся. Казалось, и те и другие уговорились до последней минуты не терять надежд.

Снег и снег кругом. Метель то дико завывает, крутя белые снежные облака, то затихает у подножья береговых гор. Река замерзла, не слышно никакой жизни на много верст кругом. Норос и Нидерманн идут наугад. Карта капитана не дает почти никаких указаний, а снежная метель перепутала все дороги. Чтобы добраться до назначения, надо держаться русла реки и таким образом зачастую удваивать и утраивать расстояние. Уже на второй день пути ужасная слабость охватила обоих. На завтрак— крошечный кусок собачьего мяса, на ужин— несколько капель алкоголя; а пройдет два, три дня, и у них не будет даже этих жалких запасов.

Под вечер второго дня Нидерманн забрался на пригорок, чтобы оглядеть с вершины окрестности. Норос стоял внизу. Вдруг Нидерманн начал делать ему знаки рукой, указывая на ружье. Норос вбежал вслед за ним на пригорок.

Саженях в трехстах от них паслось стадо оленей. Их было голов 12. Одни отрывали траву из-под снега, другие стояли на часах, а некоторые отдыхали, лежа на земле. Норос затрепетал. Один из этих оленей, убитый ими. спасет не только разведчиков, но и весь отряд, к которому они немедленно вернутся, нагруженные мясом. Он подал ружье Нидерманну.

— Я не могу, — сказал он, попробуй ты.

Нидерманн, никогда не терявший хладнокровия, снял тогда свое тяжелое платье, чтобы двигаться с большей свободой, и полез к животным по снегу. Норос закрыл лицо руками… сердце его билось.

Нидерманн уже в 100–150 саженях от стада… Вдруг один из оленей заметил его, закричал, и вспугнутое стадо бросилось прочь со своей стоянки. Нидерманн вскочил на ноги и послал вслед убегавшим три пули, уже дрожавшей от волнения рукой. Все было напрасно, олени исчезли в снежном тумане.

Когда он, смущенный и убитый, обернулся, Норос лежал, зарывшись головой в снег, и все тело его сотрясалось от рыданий.

— Я все сделал, что мог, — тихо сказал Нидерманн, — видно не судьба!

Еще два дня пути, ночевка в логовище, которое пришлось вырыть в снежном сугробе, а кругом все то же, и нигде не видно признака человеческого жилья.

Нидерманн стал с ужасом замечать, что его товарищ с каждым часом слабеет. Он видит, что вместо твердой походки он идет каким-то спотыкающимся шагом, а в его глазах он встречает выражение того равнодушия, граничащего с безумием, которое видел в глазах Ax-Сама у ног умирающего Эриксена.

«Что я буду делать, — думал Нидерманн, — если Норос окончательно не будет в состоянии двигаться дальше? Оставить его одного? Но разве я могу бросить умирающего товарища? Остаться с ним? Но это значит потерять всякую надежду на спасение отряда».

Нидерманн отдал Норосу свою порцию алкоголя, и его друг безучастно принял эту жертву. Вечером Нидерманну удалось набрать немного хвороста, и, разведя огонь, он разварил в воде несколько кусков тюленьей кожи, вырезанной из сапогов. Норос жадно жевал и глотал омерзительную пищу.