«Лучше триумф в малом зале, чем фиаско в большом, триумф, в малом, зале, триумф, в малом, зале», — повторял я про себя.
[Нейросеть эмоций и чувств: в норме.]
— Какой симпатичный робот! Как тебя зовут, милый?
— Робот, — ответил я, стеснительно мигнув центральной полоской светодиодов.
— Мистер Робот, как идут дела? — спросила она.
— Невероятно! Сегодня я впервые опылял орхидею! Меня Рик научил!
— Какие вы молодцы.
— Только не все получилось, — сказал я.
— Это ничего, научишься, — неожиданно подбодрил Рик. — Может, отдашь даме цветок?
— Извините! Эрма — это вам!
— Спасибо, мистер Робот, спасибо, милый. А пахнет! Не зря вы ее кофейной назвали.
[Нейросеть эмоций и чувств: наблюдается аномальная активность.]
Вдруг я пропел оперным басом:
— Ва-а-ам спаси-и-и-бо-о-о, дорога-а-ая Э-э-эрма-а-а!
Рик вытаращил глаза. Эрма в спешке поставила цветок на стол и аплодировала. Я отвесил низкий поклон.
— Вот это голосище! — сказала она. — Вы полны сюрпризов.
— Простите.
— Нет-нет, это талант!
— И внезапно, — сказал Рик. — Робот, тебе пора возвращаться в теплицу.
— Ах, время, — спохватилась Эрма. — С вами, ребята, не соскучишься. Что ж, пора прощаться. До свидания, мистер Робот.
Свет эмоледов обреченно погас.
— Когда вы вернетесь? — спросил я.
— Не знаю, милый.
— Робот, орхи ждут, — намекал Рик.
— Иду. До свидания, Эрма.
Замечательная, добрая Эрма, мой любимый Одуванчик.
После утренних перегрузок уровень заряда батарей упал до критического — я отправился в подсобку, прошел мимо полок с пыльными банками и прислонился к беспроводной зарядке. Включился режим принудительного сна.
Через час сервоприводы нехотя несли меня в теплицу, словно заводную мартышку, из которой вынули пружину. Я уже соскучился по Эрме.
Рик стоял одной ногой на клумбе, рвал хризантемы и бросал в кучу на проходе.
— Вы что натворили?
— А, оперный певец соизволил. Выспались, синьор? Споете?
— У меня батарея села. Зачем вы так?
Он резко повернулся, глаза на выкате, на лбу сгрудились морщины, брови сдвинуты.
— Не твое собачье дело, — сказал он.
— Я их выращивал.
— Для кого? Кроме Эрмы к нам уже давно никто не приходит.
— Для нее.
— И где она? Где твоя Эрма?
— Уехала.
— Что еще не ясно?
Он вырвал куст, другой, третий, словно пытался побыстрее избавиться не от цветов, а от чего-то опасного или крайне мучительного.
— Отнеси этот мусор за теплицы, спалим вечером. Тут высадишь огурцы. Ты же любишь за ними ухаживать?
— Нет.
— Будешь! Как я скажу, так и будешь делать!
— Рик, вы любите Эрму?
— Чего-о-о? Ты! Свинопластик очкастый! Вали-ка отсюда, пока в ту же кучу тебя не определил да не сжег!
Вдруг он схватился за грудь и сел на сырую землю.
— Что с вами?
— Умираю, сейчас умру.
— Нельзя, вам еще кофейно-медовый гибрид на выставку везти.
Он лишь простонал и неопределенно отмахнулся.
Контроллер инсулина на поясе показал критически низкий уровень сахара в крови и противно запищал. Рик опустил голову и затих.
[Нейросеть эмоций и чувств: наблюдается аномальная активность.]
Я бежал на износ, наплевав на предел напряжения на сервоприводах. Не сбавляя скорости, я толкнул дверь на входе в дом, и та с размаху врезалась в стену. Было очевидно, что окно в двери разобьется, но меня это не остановило. Раздался звук бьющегося стекла.
С одной стороны — дверь в спальню, с другой — в подсобку. Нейронная сеть общих знаний подталкивала к поиску сахара на кухне. Нейронка воспоминаний показала банку варенья на полке стеллажа в подсобке.
Ржавая крышка трехлитровой банки не поддавалась. Мелькнула пугающая мысль: «Рик уже мертв». Глаза застилал белый шум.
— Триумф, в малом, зале; триумф, в малом, за—
[Нейросеть эмоций и чувств: ошибка доступа.]
Контроль был утерян. Я наблюдал, как банка в моих руках поднимается над головой и с размаху влетает в стеллаж, забрызгивая вареньем все в радиусе полутора метров. Полки переломились пополам и сложились елочкой, под ноги сыпались банки с соленьями и с грохотом разбивались о пол, словно праздничные хлопушки.
Я вернулся в теплицу бегом. Рик лежал на земле и едва дышал. Прибор по-прежнему мерзко пищал. Нейронка общих знаний подсказала дальнейшие действия.