– В этой стороне твоя комната, ванная и комната Гордона. Он сейчас с группой занимается в библиотеке.
Я смутно припоминаю, что экзамены здесь занимают значительную часть лета.
– Поверить не могу, что Гордону уже шестнадцать.
Она улыбается.
– Он так сильно вырос, что ты его и не узнаешь. Когда вы виделись в последний раз, ему было, кажется, двенадцать. Прямо перед нашей поездкой в Ки-Уэст.
– Ага, он любил бегать по кухне в «Ла Паломе», пока вы с мами пили кофе на крыльце. – Мои темные волосы падают на лицо, и я чувствую запах самолета. Я откидываю их назад. – Он пытался украсть пирожное с каждого противня, что abuela доставала из печи. Она шлепала его полотенцем, но ему было все равно.
Воспоминания жалят, как шлепок резинкой по запястью.
Я отвожу взгляд в сторону; Кейт сжимает мое плечо. Она открывает деревянную дверь и указывает рукой внутрь.
– Располагайся. Ты знаешь, где меня найти. Ужин в семь.
В спальне, где мне предстоит провести следующие восемьдесят пять дней, стоит кровать с балдахином на четырех столбиках. Не из «Икеи», а аутентичная мебель регентской эпохи. Я бросаю сумочку и провожу пальцами по вишневой древесине. Как и от всего остального в гостинице, от нее веет стариной.
Спенсер оставил мои чемоданы рядом со скамьей с серой вельветовой обивкой. Я изучаю комнату: комод с телевизором, двухместный серый диванчик с узором из цветов, письменный стол. В одной из стен огромное окно из двойного стекла, сквозь которое пробивается тусклый свет с улицы. На соседней стене ряд еще более широких окон, но с поворотным механизмом. Я раздвигаю шелковые занавески кремового цвета. Оконные рамы издают протяжный скрип, когда я поворачиваю ручку и высовываюсь по пояс наружу. Наклонившись через подоконник, я вижу поверх верхушек деревьев огороженный церковный двор, который почти вплотную примыкает к моей стороне «Совы и ворона». Глаза с трудом стараются привыкнуть, что перед ними больше не пальмы и персиковая штукатурка, а видавший виды кирпич и церкви со шпилем, как у этой крошечной каменной церквушки по соседству.
Моя новая комната великолепна. Однако от этого мне не меньше хочется бить кулаками в стену и издавать дикие крики, которые эхом отдаются в моей голове весь день. И весь март, и весь апрель, и весь май. От этого мне не меньше хочется спрятаться под пуховым одеялом.
Я решаю откатить чемодан к двери – еще не готова обустраивать свою новую жизнь. Расстегиваю огромную сумку на кровати. Она наполнена Майами. Запах маминого лимонно-уксусного средства для кафеля и моего комнатного освежителя воздуха с ароматом гардении прочно въелся во все содержимое, которое мне сегодня понадобится. Abuela научила нас так упаковывать багаж.
Благодаря ей мы с Пилар никогда не осмеливались сесть в самолет, не положив в ручную кладь запасную пару нижнего белья и сменной одежды. В конце концов, авиакомпания может потерять твой багаж! Abuela никогда не доверяла грузчикам.
А я никогда не доверяла им с этими вещами: после легинсов и свободной футболки я достаю белый бабушкин фартук. Я держала его на коленях во время похорон. Затем семейную фотографию, где я, родители и Пилар стоим в саду двоюродного дедушки. И небольшое фото бабушки, которое я сделала в прошлом году. Ее худое лицо обрамлено изящной копной седеющих черных волос; она улыбается, сидя за завтраком с café con leche и pan tostado.
Abuela и я были единственными в семье, кто обожал собирать los recuerdos – памятные вещи. У Пили нет гена сентиментальности, а мами ненавидит барахло. Однако она до сих пор не выкинула колоду карт, фотографии, статуэтки и сушеные цветы из бабушкиного комода. Она еще не превратила ее спальню в комнату для гостей и не убрала потертые башмаки из сада. Пока даже мами все хранит.
Я обустраиваю свой переносной алтарь, выкладывая вещи из Майами на прикроватную тумбочку. Мое сердце начинает щемить, когда я вижу последнюю вещь в сумке – белую футболку университета Майами, которую я купила для Стефани. Этот un recuerdo огромных размеров – напоминание о лучшей подруге, которое я еще не готова запихнуть в выдвижной ящик.
Эта футболка – главная причина, по которой я здесь.
Словно какая-то идиотская шутка, футболка пришла с опозданием две недели назад в пекарню «Ла Палома», в тот же день, когда Стефани улетела. Стеф больше не собиралась поступать в университет Майами. Моя подруга вообще уехала из Майами. Уехала от меня.
Начало конца нашей дружбы произошло за два дня до того, как пришла футболка. Я плюхнулась на ее кровать, как и всегда, но в этот раз на ковре стоял огромный чемодан с вещами. На столе лежали паспорт, кипы документов и брошюры общества католических миссионеров Южной Флориды.