Хаким не видит мир так, как вижу его я. Он не хочет принимать что-либо на веру.
Уже в отчаянии, он отламывает кусочки от своего игрушечного астероида, чтобы уменьшить момент инерции, пока еще даже не учитывая, как это повлияет на нашу радиационную защиту при возврате на крейсерскую скорость. Он пока все еще пытается понять, сможем ли мы собрать достаточно внутрисистемного мусора, чтобы залатать дыры, когда всё закончится.
— Это не сработает, — говорю я ему, блуждая в катакомбах в полукилометре от его текущего местоположения. (И это не подглядывание, поскольку он знает, что я наблюдаю. Конечно же, он знает.)
— Да что ты говоришь...
— Недостаточно массы мусора вдоль исходящей траектории. Даже если фоны и смогли бы собрать его весь и вернуться вовремя.
— Мы не знаем сколько там массы. Мы не успели картографировать все объекты.
Он нарочно притворяется тупым, но я подыгрываю. По крайней мере мы разговариваем:
— Да ладно… не нужно видеть каждый кусочек щебня на карте, чтобы просчитать распределение массы. Это не сработает. Спроси Шимпа, если не веришь мне. Пусть он тебе скажет.
— Он только что мне и сказал.
Я останавливаюсь. Заставляю себя сделать медленный выдох.
— Я слинкован, Хаким. Не одержим. Это просто интерфейс.
— Это мозолистое тело.
— Я так же автономен, как и ты.
— Дай определение «я».
— Я не…
— Сознание – это голограмма. Раздели его пополам, и получится два. Склей два вместе и получишь одно. Может ты и был человеком до своей модернизации. Теперь же автономности у тебя не больше, чем у моих теменных долей.
Я оглядываюсь на перекрытый арками коридор, заполненный рядами спящих мертвецов (скорее всего, кафедральная архитектура – это просто случайное совпадение).
Такими они мне нравятся гораздо больше.
— Это правда? — спрашиваю я их. — А как же тогда вы смогли стать свободными?
Хаким на мгновение замолкает:
— День, когда ты это поймешь, будет днем, когда мы проиграем эту войну.
Это не война. Это чертова истерика. Они попытались пустить миссию под откос, а Шимп их остановил. Просто, и полностью предсказуемо. Вот почему инженеры сделали Шимпа таким минималистичным. Почему миссия не управляется каким-нибудь трансцендентальным искином с восьмизначным IQ – чтобы вещи оставались предсказуемыми. И если мои теплокровные родственники не смогли предвидеть, что их остановят, то они еще тупее, чем тот, с кем они боролись.
Конечно, где-то глубоко внутри Хаким это прекрасно понимает. Он просто отказывается в это верить: что он и его дружки проиграли штуке, у которой синапсов в два раза меньше, чем у них самих. Великий Шимп. Глупец с синдромом саванта. Искусственный идиот. Числодробилка, намеренно спроектированная настолько тупой, что даже имея в своем распоряжении половину жизненного цикла вселенной, она не сможет выработать собственное мнение.
Они просто не могут поверить, что он победил их в честной драке.
Вот почему им нужен я. Благодаря мне они могут продолжать верить, что их обманули. Ведь этот калькулятор никогда не смог бы их победить, если бы я не предал свой собственный род.
Суть моего предательства в том, что я вмешался, чтобы спасти им жизнь. Хотя, что бы они не говорили, их жизням, на самом деле, ничего не угрожало. Это была просто стратегия. И это тоже было предсказуемо.
Я уверен, что Шимп восстановил бы подачу воздуха, прежде, чем всё зашло бы слишком далеко.
Я отвлекся лишь на мгновение, а Туле уже превратился из сферы в огромную стену: темная, клубящаяся бездна грозовых штормов и торнадо, разрывающих планету на части. Суртр, спрятавшийся позади, уже не виден, от него не осталось даже слабого свечения на горизонте. Мы прячемся в тени меньшего гиганта, и можно даже на мгновение представить, что больший оставил нас в покое.
По сути, мы уже в атмосфере. Гора, купающаяся в облаках, с вершиной, задранной к звездам. Можно провести прямую линию между массой кипящего водорода в центре Туле, через крохотную холодную сингулярность в нашем центре и до разверзнутой конической пасти у нас на носу. Хаким делает именно это на тактическом мониторе. Может, это дает ему какую-то иллюзию контроля.