Я отключаю видеопоток, и весь этот хаос исчезает, сменяясь видом автоматов, переборок и жил прозрачного кварца над инженерной палубой. Я провожу немного времени, наблюдая за запуском автоматических конвейеров, за тем, как в вакууме, за обзорным периметром, заканчивается сборка обслуживающих дронов. Даже в самом лучшем случае у нас будут повреждения. Камеры, ослепленные сверхзвуковыми иглами льда или волнами кипящей кислоты Туле. Усы антенн дальнего наблюдения, оплавленные жаром Суртра. В зависимости от того, что именно сломается, может потребоваться целая армия, чтобы устранить повреждения, после того, как мы завершим наш маневр. Вид строящихся солдатиков Шимпа придает мне немного уверенности.
На какое-то мгновение мне кажется, что я слышу слабый скрежет где-то в отдаленном коридоре. Пробой? Разгерметизация? Но сигналов тревоги нет. Возможно просто один из жуков-мобилей пробуксовывает на повороте в поисках станции зарядки.
А вот сигнал у меня в голове мне уже не мерещится: вызов с мостика, от Хакима.
— Ты нужен здесь, — говорит он, как только я открываю канал связи.
— Я на другой стороне от…
— Пожалуйста, — говорит он и сбрасывает мне видеопоток с одного из носовых кластеров наблюдения, направленных прямо в небо.
Какая-то деталь рельефа возникает из монотонности сплошной облачности: яркая выпуклость на темном небосводе, как будто кто-то давит пальцем на крышу мира. Невидимая в видимом спектре, скрытая потоками аммиака и ураганами углеводородов, в инфракрасном диапазоне она светится, как тлеющий уголек.
Понятия не имею, что это такое.
Я провожу воображаемую линию через оба конца червоточины:
— Оно точно на нашем векторе смещения.
— Ясен хрен, что оно точно на векторе. Мне кажется, червоточина его каким-то образом… провоцирует.
И оно излучает на уровне двух тысяч Кельвинов.
— Зато мы уже внутри звезды, — говорю я, надеясь, что Хаким воспримет это как хорошую новость.
По крайней мере, всё идет по расписанию.
У нас совсем нет информации. Мы не знаем, как далеко мы от верхней границы: она продолжает удаляться высоко над нами. Мы не знаем, насколько мы близко к ядру: оно продолжает распухать, освобождаясь от веса срываемой атмосферы. Всё, что мы знаем, это то, что, когда температура над нами начинает подниматься, – мы снижаемся. Давление поднимается под нами – мы поднимаемся. Мы как крупинки в чреве рыбы посреди пустого океана: концепции «поверхности» и «дна» для нас одинаково гипотетичны. Ни один из наших ориентиров не статичнее нас самих. Шимп показывает приблизительные вычисления, основываясь на силе притяжения и инерции, но даже это скорее догадки, учитывая искажения локального пространства-времени, вызванные нашей червоточиной. Мы растянуты вдоль вероятностной функции и ждем, пока коробка откроется, чтобы Вселенная могла посмотреть, живы мы или уже мертвы.
Хаким смотрит на меня сквозь объем монитора, и его лицо мерцает светом сотен видеопотоков обзорных камер.
— Что-то не так. Мы должны были уже пройти.
Он повторяет это весь последний час.
— Вариативные отклонения неизбежны, — напоминаю я ему. — Модель…
— Модель, — он выдавливает короткий горький смешок, — которая основывается на всех этих зеттабайтах данных, что мы собрали во все те другие разы, что мы ловили попутку, чтобы пролететь через красный гигант. Модель ни черта не стоит. Одна-единственная вариация магнитного поля – и мы уже летим вниз вместо того, чтобы лететь наружу.
— Мы всё ещё здесь.
— В этом-то и проблема.
— Снаружи все еще темно, – говорю я, имея в виду, что атмосфера всё еще достаточно плотная, чтобы не пропускать ослепляюще яркий свет внутренностей Суртра.
— Темнее всего – перед рассветом, — говорит Хаким мрачно, показывая на то самое светлое пятно в инфракрасном обзоре верхней полусферы.
Шимп все еще не может объяснить, что это такое, несмотря на то, что запихивает в свои уравнения все доступные потоки данных в реальном времени. Все, что мы про это знаем – оно стоит точно на нашем векторе смещения и становится всё горячее. Или ближе. Сложно сказать – сенсоры не дают точных данных на этой дистанции, а высунуть голову из облаков, чтобы посмотреть получше, мы не можем.
Чтобы это ни было, Шимп не считает, что нам стоит об этом беспокоиться. Он говорит, что мы почти прошли.
Шторм уже не замерзает, сталкиваясь с нами. Он шипит и плюется, мгновенно превращаясь в пар. Непрекращающийся стробоскоп молний подсвечивает небо, и возвышающиеся монстры из метана и ацетилена движутся набором стоп-кадров.