Разгрузив телеги и отдав последние приказы чернорабочим, Бренхин громко выдохнул и схватив кружку с холодным мёдом, плюхнулся на скамью. Он сделал несколько глотков, громко рыгнул и заулыбался.
- Бренхин, - к нему подошёл запыхавшийся дварф, - твой отец хочет тебя видеть.
- Ну конечно, - устало произнёс Бренхин, - спасибо, Сигг. Помоги парням с товаром. А я, так и быть, пойду навещу своего ненаглядного отца.
Последняя фраза прозвучала с нескрываемым цинизмом. Он допил мёд, поставил кружку на скамью и направился в Гунхольм, дом правителя.
Высокий, длинный дом из камня, украшенный рунами и драконами из древних саг, сиял золотой крышей и отражаясь в облаках, дерзко бросал вызов солнцу. Бренхин любил этот дом, он показывал насколько могущественна его семья, а это может не радовать только полного кретина, или предателя. Часто юный дварф мечтал о том, что когда-то это всё станет его собственностью. Он даже записывал что намеревается изменить во владениях отца. Но, он понимал, что всему этому не суждено сбыться, по крайней мере мирным путём. Причиной был Видессан, младший брат Бренхина. По каким-то, одному ему известным причинам, Гнурр обожал Видессана, оберегал его как зеницу ока и всеми силами пытался отогнать Бренхина от трона. Нет, Бренхин не ненавидел брата, он просто мечтал сделать его жизнь невыносимой. Этот крысёныш попортил ему столько крови, что слово «братоубийца» звучало, почти как признание героических подвигов. Видессану всегда доставались все лавры, ради достижения которых, этот сопляк и палец о палец не ударил. Он всю жизнь ехал на горбе Бренхина. Если Бренхин побеждал на турнире, то слава доставалась имени Видессана. Когда Бренуссар героически отстоял Йогт-Ас от дерзкого набега людей, отец объявил героем Видессана, которого там вообще не было. Гнурр всегда отправлял Бренхина в самые далёкие походы и тёмные уголки мира, в надежде, что он не вернётся. Но, к горечи отца, Бренхин всегда возвращался. И когда он приезжал в Нотур-Скраг, ворота ему открывала его слава. Простые дварфы любили его, а воины были готовы умереть с его именем на устах. К своим пятидесяти годам, Бренхин не раз покрыл себя славой и песни о нём пели от Вадалорских гор, до восточных пределов Энтарии. Чего нельзя сказать о Видессане, который всю свою жизнь, словно змея, грелся у прославленных ног отца. Он выжидал момента, когда Гнурр отправится к предкам, и он наконец-то водрузит свой тощий зад на трон. Трон, который по праву принадлежал Бренхину. Какие бы узы их не связывали, Бренхин уже давно подготовил свержение Видессана после смерти отца. Если придётся, он разорвёт владения на куски, но не позволит этому гадёнышу забрать его земли.
Двери Гунхольма открылись как всегда плавно, не издав ни звука. Внутри было просторно, прохладно и тревожно тихо. Стражник закрыл за Бренхином дверь и звук удара двери о дверь пролетел через весь зал, ударился о трон и витраж на стене за ним, после чего развернулся и проделал путь обратно. Бренхин не спеша, шаг за шагом, направился к трону. Он проходил музей достижений отца. Слева и справа от него, на стенах и балках висели прекрасные ковры из далёких стран, головы животных, громадные, развесистые рога белого оленя, которого отец подстрелил в юношестве. Великолепно выделанные части неведомых животных и чудовищ, золото, серебро, изящное оружие - всё это одновременно притягивало взгляд и отталкивало своим безвкусным нагромождением. Гнурр был подобен дракону, который обожал держать все свои сокровища рядом, у себя под брюхом. Пройдя музей тщеславия до конца, Бренхин оказался в большой, прямоугольной зале освещённой при помощи невероятных размеров мансардного окна, через которое в помещение попадало такое количество света, что можно было разглядеть каждую деталь на троне Гнурра.
Бренхин предстал перед отцом в своём дорожном облачении. Комфортные, льняные штаны, с кожаными вставками в особо слабых местах, длинная рубаха с широким рукавом перехваченная тонким, крепким поясом и простая кожаная куртка, проклёпанная стальными пластинами. Его огненно-рыжая борода была сплетена в косу и заткнута за пояс. А серебряный обруч на голове не давал густой шевелюре застлать глаза. Свою великолепную, руническую секиру, именуемую «Последняя дева», Бренхин оставил у входа. Сейчас с ним были лишь его маленькие топорики и короткий меч. Отец не любил его секиру, наверное, она ему напоминала о чём-то из прошлого, или грозила будущим.