— Ты его слышал. Он может заказать для уборки автоматическую машину.
— Глупости. Империо слишком скуп, чтобы расстаться с такой суммой. Кроме того, ему не на кого станет орать, машина лишит его этого удовольствия.
Торнье взглянул на него.
— А почему, собственно?
— Ну… — Рик запнулся. — A-а! Ты прав. Он и на это способен. Однажды он поднялся сюда и отлаял «маэстро». Он его и пинал, и орал на него, и тряс. После этого ему явно полегчало.
— Для Д’Уччии люди как машины, а машины как люди, мрачно заметил Торнье. — И тут он вполне справедлив: одинаково обходится со всеми.
— Но ты ведь не собираешься ишачить здесь еще две недели?
— Почему же нет? У меня будет время без спешки поискать себе другую работу.
Рик недоверчиво ухмыльнулся и повернулся к машине. Он снял панель, открыл какой-то металлический барабан и достал из него большую катушку с гибкой лентой. Катушку он надел на стержень внутри механизма и стал продевать конец ленты через множество валиков. Казалось, вся лента изъедена червями: тысячи мелких отверстий и волнообразных вмятин покрывали ее по всей тридцатисантиметровой ширине. Торнье смотрел на все это с холодной враждебностью.
— Это лента для новой пьесы? — спросил он.
Техник кивнул.
— Лента тоже совершенно новая, поэтому нужно вставлять осторожно, а то на нее налипнет пыль и всякая дрянь.
— Он остановил медленно вращающийся механизм, проколол шилом намеченное отверстие, дунул в него и запустил ленту снова.
— А что если лента повреждена или поцарапана? — спросил Торнье. — Актер на сцене упадет или нет?
Рик покачал головой.
— Скорее всего нет. Если лента старая, актер споткнется или начнет мямлить, но «маэстро» это сразу заметит и исправит. «Маэстро» соединен обратной связью со сценой и непрерывно управляет действием. Он исправит любой сбой.
— Я думал, вся пьеса зависит от этой ленты.
Ричард усмехнулся.
— В какой-то степени, но в целом все значительно сложнее. Это не просто механически воспроизведенное кукольное шоу, Торни. «Маэстро» руководит сценой, нет, более того, «маэстро» это и есть сама сцена, её, так сказать, электронный аналог. — Он ударил кулаком по металлическому кожуху. — Здесь заложены личности актеров. «Маэстро» не просто прибор, как думают некоторые. С помощью микрофонов в зале он может замерять реакцию публики и… — Он умолк, увидев лицо старого актера, и нервно сглотнул. — Торни, не делай такое лицо. На вот, возьми сигарету.
Торнье дрожащими пальцами взял сигарету. Он взглянул на путаницу проводов, на ленту, медленно ползущую между валиками.
— Искусство! — прошипел он. — Театр! На кого ты, собственно, учился, Ричард? На инженера-кукловода? — Он вздрогнул всем своим худым телом и на негнущихся ногах вышел из операторской.
Рик слышал, как Торнье спустился по лестнице, ведущей на сцену. Он пожал плечами и снова склонился над машиной.
Через десять минут Торнье вернулся, неся ведро и щетку, с виноватым выражением полного раскаянья на лице.
— Извини… — промямлил он. — Я знаю, ты хочешь чего-то добиться, а…
— Не бери в голову.
— Это все проклятая пьеса, знаешь. Она меня выбила из колеи.
— Пьеса? Ты имеешь в виду «Анархию»? При чем здесь она? Ты в ней играл?
Торнье кивнул.
— Она не шла девятнадцать лет, разве что… а, это не в счет. Десять лет назад мы ее почти поставили. Мы репетировали несколько недель, но вся затея провалилась еще до премьеры: не хватило денег.
— У тебя была хорошая роль?
— Я должен был играть Андреева, — сказал Торнье, устало улыбнувшись.
Рик тихо присвистнул. — Это ведь главная роль. Чертовски не повезло. — Он подтянул нога, чтобы Торнье мог подмести. — Это был тяжелый удар, надо думать.
— Да уж. Но если бы только это… Это были мои последние часы на сцене с Мелой Стоун.
— С Мелой Стоун? — Техник поднял брови.
Торнье кивнул.
Рик схватил листы сценария, помахал ими и бросил.
— Она здесь, Торни! Подумай только! Она играет Марку.
Торнье сухо и коротко рассмеялся.
Рик покраснел.
— Ну… я хотел сказать, роль играет ее манекен.
Торнье с отвращением оглядел «маэстро».
— Ты хотел сказать, что этот твой механический режиссер заставляет играть ее резиновую куклу?
— Перестань, Торни. Злись хоть на весь свет, но не злись на меня за пристрастия публики. Не я изобрел автодраму.
— Я не злюсь на тебя. Мне просто противна эта штука.