— Парк делится на участки, каждый смотритель отвечает за свой участок, смотрители не должны ходить парами, они имеют право на один получасовой перерыв в шесть или в шесть тридцать, в зависимости от номера участка.
Поскольку мне пока не выдали формы, хозблок находился аж на улице Рейи, я был в своей одежде, на рукаве повязка с надписью «Центральный округ», а в голове только одна мысль — нет, это просто дурной сон, сейчас я проснусь от звонка мобильного, рядом увижу Мари-Пьер, и все будет как раньше… Кажется, у меня есть кепка твоего размера, сказал мне новый коллега, если окажется великовата, подложи газету. Тихий ужас. В парке было море газонов, зеленая равнина тянулась, насколько хватало глаз, но людям не разрешалось заходить на траву, мы должны были свистеть при малейшем посягательстве. Из-за того, что люди заходят на траву? — озадаченно переспросил я, и парень ответил: да, вот именно, видел бы ты, что тут летом творится — кошмар, народ так и прет.
А президент, тварь такая, небось со спокойной душой расслабляется в одном их своих поместий или охотится где-нибудь в Солони [70], а может, сидит у горящего камина с чувством выполненного долга, контролерша тоже — как все хорошо, теперь я в надежных руках, кончились мои мучения, надо же — в центре, даже не верится, но, мать их за ногу, они что, совсем тупые, я же директор компании, а не придурок со свистком в идиотском прикиде из полицейских комедий 60-х.
— Самое главное здесь — не делать глупостей, выдаются и спокойные часы, когда народу почти нет, никто тебя не трогает, в положенное время идешь на перерыв, полчаса в твоем распоряжении, только не цапайся с другими сторожами, и глядишь, через год получишь повышение. «Парки и сады» — отличный трамплин.
Надо признаться, работенка и впрямь была непыльная — ходи да свисти, фюить, простите, мадам, но вход на газоны воспрещен, согласен, это идиотизм, но таковы правила, спасибо, господин смотритель. «О, боже, провинился я ужели?» В какой-то момент, окончательно выбившись из сил, я присел на скамейку, но ко мне тут же подскочил коллега: ты что, с ума сошел, в любую секунду может, нагрянуть с проверкой мадам Сарла, даже в праздник, ты хоть представляешь, чем это грозит? — и мне пришлось возобновить хождение по кругу, я не мог даже послать их куда подальше, опасаясь неприятностей в судебном контроле.
В полиции от меня наконец отстали, после ареста двух громил они немного успокоились и пересмотрели ближайшие задачи; услышав за дверью «откройте, полиция», парни не только не подчинились, наоборот, стали стрелять в дверь, одному удалось выпрыгнуть в окно и завести мотоцикл, но его все же схватили, а второй схлопотал пулю почти в упор, ему раздробило колено. В городской больнице ногу пришлось ампутировать. В перестрелке был ранен молодой инспектор, он проходил в этом отделении практику и не должен был присутствовать при захвате. Все легавые теперь обращались со мной холодно, как будто я был виноват, а Тулузец даже упрекнул: мог бы предупредить, что они отморозки, но главное — меня отпустили, и на том спасибо.
— Знаешь, старик, — учил меня коллега, — если работаешь как полагается, то проблем не будет, мадам Сарла не из тех, кто пишет рапорты по настроению.
Жалкая жизнь. С жалкими страхами, ничтожными радостями и заботами. Поначалу я находился в каком-то ступоре и поэтому не до конца осознавал свое положение, но дни шли, и я стал понимать, что все гораздо хуже, чем казалось; я думал только об одном — как бы не встретить кого-нибудь из знакомых, с повязкой на руке, в компании нелепых придурков, бродящих неподалеку, которые провели здесь многие годы, не стремясь вырваться отсюда, пребывая в постоянном страхе получить замечание и работая за мизерную плату; самые дерзкие из них мечтали попасть на свалку, стать мусорщиками, там платили больше и был более гибкий график. Убожество. Я так не мог, и несколько раз дорывался пойти к следователю: умоляю, пожалейте, такая жизнь не для меня, если хотите, лучше посадите меня во Френе, здесь я отдам концы, быстрее, чем в тюрьме, просто сломаюсь, но все-таки не сделал этого, а вот уже несколько дней, как облегчал душу в разговорах с Виктором, антильцем, моим коллегой — он тоже маялся в ожидании письма от кузена, надеясь поехать к нему на юг, чтобы работать в магазине спортивных товаров.