Снова начались неполадки со связью: чтобы мы могли друг друга расслышать, пришлось высунуться наружу; держа трубку на вытянутой руке и ухватившись за бетонный выступ, я заорал: впрочем, учитывая, что вас наверняка вызовут на допрос, я готов пойти на уступки, но только если вы проведете в участке много времени. Сколько? Я чувствовал, что она сдается. Двадцать тысяч. Мы договаривались на тридцать, я добавлю еще двадцать, если ее промурыжат слишком долго. Больше пятнадцати часов в участке — и пятьдесят тысяч ваши. Она поломалась для виду, мол, дам ответ завтра, но я настаивал : или вы соглашаетесь на эти условия, или вообще выходите из дела! Хотя для нас это был определенный риск. Она сказала: вы правы, с меня взятки гладки, если спросят, я знать ничего не знаю. Потом трубку взял Жиль, пришлось вкратце пересказать ему наш разговор; к концу дня я думаю вернуться к себе, приезжай, и мы обсудим все детали. Я отключился, остальное было делом техники.
Мари-Пьер поместили в отдельную палату, когда я вошел, врач как раз рассказывал ей о ближайших перспективах: обычно в таких случаях шли на операцию, вскрывали трубу, чтобы удалить зародыш, но он считал, что лучше немного подождать, разумеется, находясь под строгим медицинским контролем, — пусть организм поборется, плод может сам выйти из трубы… плод, труба, когда у вас были последние месячные, — он говорил об этом так запросто, будто речь шла о замене свечей в автомобиле. Разумеется, если вы настаиваете, мы сделаем операцию, но это чревато образованием спаек. Потом он спросил, хотим ли мы иметь детей в будущем. Я сказал «да», Мари-Пьер заплакала; не волнуйтесь, заверил нас врач, никакой опасности нет, этот случай не должен привести к фатальным последствиям. Он ушел, я сел напротив, толком не зная, что сказать: ты не переживай, ну пожалуйста, я уверен, врач знает, что говорит, через три месяца у нас снова все получится. Мало-помалу она успокоилась, я пересел на кровать и взял ее за руку, а где-то через час уже должен был идти, но пообещал, что завтра приду снова, прямо утречком; она попросила принести ей белье, туалетные принадлежности и какой-нибудь еды — до послезавтра все равно есть нельзя. Я заверил ее, что прилечу с первыми лучами солнца, и на всякий случай оставил ей две пятисотенные купюры.
Как мы и договорились, Жиль ждал меня в Шатильоне; он припарковался у въезда в аллею и врубил музыку на всю катушку, понятное дело, нимало не заботясь о спокойствии нашей маленькой общины, какая-то женщина разглядывала его в окно, а он напевал, закатив глаза, — не поспей я вовремя, через минуту-другую в полицию поступил бы телефонный звонок с жалобой.
— Ты охренел! — рявкнул я, подталкивая его в сторону дома. — Это тебе не Северный вокзал, здесь же меня все знают.
Да, конечно, этак скоро ты совсем обуржуазишься, проворчал он, а я поинтересовался: ты что, предпочел бы, чтобы я стал бомжом? Он плюхнулся в наше единственное кресло — мы еще не успели обставиться — и мне пришлось сесть на деревянный ящик.
— Я позволил себе маленькое удовольствие…
Теперь каждый вечер, перед тем как представить отчет за день, он непременно сообщал мне свежие новости о состоянии своего здоровья: тошнило его или нет, сколько он принял таблеток, ездил ли на прием к своему врачу в «Видаль» [39]. Сегодня, ожидая, пока девица вернется от парикмахера, он дал слабину.
— Не думай, это другое, просто без выпивки я дико страдаю, надо ж человеку как-то расслабляться.
Он купил у уличных торговцев порцию за четыреста франков.
— Классный товар, я даже удивился, думал, впарят какое-то дерьмо, а меня сразу шибануло.
И тут же стал восхищаться тем, как я ловко вправил шлюхе мозги: повесив трубку, она признала, что я прав, тридцать тысяч здесь и сейчас — от такого не отказываются, сразу видно, что я профессионал, она больше не будет возникать, но мы должны провернуть дельце до конца месяца, потому что потом она уедет в отпуск.
Только мы с ним собрались перекусить — сегодня меня не тянуло ужинать в людном месте, — как раздался звонок в дверь.
В окне маячила голова Сильви.
-Да?
Сильви жестом попросила меня выйти, она не знала, что у меня гости, и не хотела мешать.
— Держи, вот, возвращаю тебе долг, — она сунула мне счет за такси и конверт, из которого торчали уголки купюр.
Размахивая у меня перед носом пластиковой сумочкой, она промямлила: ты, наверное, совсем закручинился, ну, как у нее дела? Я взял конверт и сказал, что пока неясно, если плод не выйдет сам, придется оперировать. Она переминалась с ноги на ногу. Мы тут подумали с Марианной — Марианна была еще одной соседкой, на прошлой неделе Мари-Пьер просидела у нее целый день, — сегодня она устраивает скромную вечеринку, ей стукнуло сорок, так вот Сильви подумала, и ее поддержали все друзья, что мне пойдет на пользу немного развеяться. Даже если тебе не хочется, надо себя заставить. Это лучший способ выйти из депрессии, она-то знает, ей пришлось перенести болезнь матери.