Наш пассажир растянулся на заднем сиденье и, похоже, уснул, не замечая жужжания огромной мухи, что кружила в углу ветрового стекла, я подумал, аж в глазах рябит, так и рехнуться недолго, тут Мари-Пьер как заорет: осторожно! — справа столкнулись три машины, одна из них, «рено-пикап», сделала натуральный кульбит в воздухе, рухнула крышей вниз и завертелась вокруг своей оси; прошли считанные секунды, но мне казалось — годы, словно я сам в замедленном времени разбивался на той машине, к счастью, я ехал на приличном расстоянии и не пострадал, но все же успел разглядеть лицо водителя: длинные волосы упали вперед, голова врезалась в искореженную железяку, шея согнута под неестественным углом, — я запомнил эту картину так подробно, будто видел ее в микроскоп; вдруг придурок на заднем сиденье стал ржать, как ненормальный: господи, вот идиоты, мать их за ногу, — он повернул голову, так что я видел в зеркальце его лицо, это было лицо сумасшедшего, глаза блестели, рот кривился в клоунской гримасе, в довершение он прищелкнул языком и сообщил безапелляционным тоном: уверен, все дело в шинах, если они лысые или плохо надуты — аварии не избежать, но это прозвучало дико фальшиво, и хотя причина аварии была неизвестна, я не сомневался, что он врет, о чем ему и сказал; не знаю почему, я проникся убеждением, что это он виноват в трагедии — глупо, конечно, и нелогично, но… дрожь у меня в руках все не унималась, а он разглагольствовал о роке и смерти: иногда смерть бывает очень нелепой, знаете, как говорил генерал Зиап [50], «на земле каждый день умирают миллионы, так что человеческая жизнь не стоит ни гроша», он взял в руку свою книжку, помахал ею в воздухе, как веером, и вдруг меня охватило удушье, по салону разлилась невыносимая вонь — точь-в-точь запашок на лестнице моего прежнего жилища, когда нагрянула полиция; черт, откуда такая вонь? — обратился я к Мари-Пьер, она сказала, что ничего не чувствует, а сзади раздался сардонический голос: мамой клянусь, напердел не я, — Мари-Пьер захихикала, я задыхался, с трудом удерживая руль, и, увидев первый же указатель к стоянке для туристов, свернул на подъездную дорожку.
— Ты чего придумал?
Я остановился рядом с вереницей автофургонов и, переведя дух, напомнил, что она хотела выйти, а этот кадр не упустил момент и отколол новую шутку: заодно проветрим как следует, запашок и впрямь того, и он наморщил нос, пародируя хрюшку из популярного телешоу.
Мари-Пьер направилась в сторону туалетов, а я вышел, чтобы немного размяться, и нарочито повернулся спиной к юному цинику, стояла жара, пахло разнотравьем, шоссе тянулось насколько хватало глаз, все машины были доверху нагружены, с чемоданами и велосипедами на крыше, уставшие путешественники устраивали пикники на обочине, — да, это был сезон отпусков, и меня вдруг охватила грусть. Грусть и горечь. Я все, можем ехать, крикнула Мари-Пьер, однако наш попутчик исчез, его не было ни рядом с машиной, ни в туалете, мы внимательно осмотрели все вокруг стоянки, но его и след простыл; Мари-Пьер хотела, чтобы мы его дождались, ерунда какая-то, не мог же он испариться, но я включил зажигание, по коням, говорю, не торчать же здесь целый день, и когда мы тронулись, у меня словно гора с плеч свалилась — чао, дружок, счастливого пути! Я поехал с максимально возможной в этой давке скоростью, не прошло и часа, как мы въезжали в Бордо, там пробка превратилась в бедствие, машины стояли от самого моста, но мне было плевать, я боялся одного — что этот кошмар возобновится, однако, прислушавшись к себе, решил, что все нормально, никаких чертиков из коробочки; мы битый час потели на солнцепеке, вдыхая выхлопы, Мари-Пьер взмокла и жаловалась, что больше так не может; как бы то ни было, а он забавный парнишка, сказала она, имея в виду нашего попутчика, и тут вскрикнула, смотри, он книжку, забыл, я говорю, какую книжку, не было никакой книжки, но она держала в руках «Даму»: видишь, значит, он не собирался убегать, она хотела что-то добавить, но я затормозил, выхватил у нее из рук книжку и вышвырнул в окно, и вдруг меня охватило жуткое ощущение, будто я — та умирающая старуха из моего дома у вокзала, я буквально проживал ее боль и страх в момент, когда мы с Жилем постучали ей в дверь и убежали, она долго-долго лежала в своей квартире парализованная, но в сознании, у меня внутри прокрутилась вся ее жизнь, маленькая, неприметная, в которой было не много радостей, я чувствовал ее запах и даже вкус во рту, вялый вкус старости… я едва успел высунуться в окно — меня вырвало, в глазах Мари-Пьер сквозил неподдельный ужас, господи, что с тобой, ты заболел, спросила она, протягивая мне платок, и, вытирая лицо, я с трудом проговорил: ты что, не заметила, он же чокнутый, сумасшедший, может, даже маньяк-убийца, в любом случае опасный тип, — в ее взгляде отражалось недоверие и в то же время страшное беспокойство, — ладно, все нормально, успокоил ее я, просто съел сегодня что-то не то, клянусь, у меня не поехала крыша, понимаешь, со мной происходит что-то странное, я не могу тебе объяснить, хотя уже давно пытаюсь выяснить, в чем дело.
50