Ольга давно поняла, что ее классную и этого экстравагантного человека связывают особые отношения, и ожидала какой-либо реакции со стороны Надежды. Реакция последовала — учительница нащупала рукой влагалище Ольги, указательным и безымянным пальцами раздвинула ее срамные губки, а средним принялась играть с ее клитором — легонько по нему постукивать, щекотать, вдавливать. Ольга еще не успокоилась после предыдущего оргазма и легко возбудилась. Ей уже не надо было напоминать, что она должна не только принимать ласки, но и дарить их. В свою очередь она тоже принялась возбуждать свою наставницу пальчиком. А представление на ковре было в самом разгаре. Возбужденная наездница вскрикивала при каждом движении, Петр хрипло стонал от удовольствия. Вскоре к ним присоединились голоса Надежды и Ольги. Первой кончила горничная, за нею, чуть погодя, почти одновременно испытали оргазм все остальные.
Потом все: и хозяин, и его гостьи и служанка купались в огромной ванне. Было тесно, но, говорят, в тесноте, да не в обиде. За обедом Петр Андреевич попросил горничную (ее, оказывается, звали Машей) подоткнуть к поясу юбки и она прислуживала им в таком пикантном виде. На этот раз Надежда не осталась у Петра Андреевича, а вышла вместе с Ольгой. Идти им было по дороге: отец Ольги пользовался казенной квартирой на Большой Житомирской, а Надежда снимала комнатку на Нагорной.
— Как тебе понравился сегодняшний урок? — спросила она по дороге.
— Это великолепно! Я думаю, что если внести такие занятия в гимназическую программу, то по этому предмету неуспевающих не будет. Мне кажется, что умение заниматься любовью нужнее, чем древнегреческий язык.
— Не могу с тобой не согласиться. Но, у чиновников министерства народного просвещения твое предложение поддержки не найдет. Хотя, лет через сто, может, и они это осознают.
— Если я вас правильно понимаю, заниматься любовью неумело, это примерно то же самое, что ну… играть на скрипке, не выучившись держать смычок, что ли. Сколько бы вдохновения не было у такого скрипача, его музыку слушать будет не очень приятно. Я правильно сужу?
— В общем — да.
— Тогда мне непонятно, отчего же невежество в этой области даже образованные и культурные люди считают в порядке вещей?
— Я не знаю, права ли я, но подозреваю такую причину: мужчины, как правило, — собственники. Поэтому они так ценят девичью невинность и требуют от жен пожизненной верности… а сами ходят по публичным домам. Они боятся, что если их жены получат возможность сравнить своих мужей с кем-либо, сравнение выйдет не в их пользу.
— Поэтому вы и не вышли замуж?
— Да.
Глаза Надежды Ивановны как-то подозрительно заблестели, и Ольга поняла, что ее учительница имела в прошлом несчастье столкнуться с носителями такой несправедливой философии.
— А Петр Андреевич?
— Он — исключительный человек в этом отношении. Я очень ценю его дружбу, и он великолепный любовник. Но, я, честно говоря, боюсь. Сейчас наши отношения устраивают нас обоих. Если мне придется оставить свое нынешнее место, то невольно попаду в зависимость от него, и это со временем может разрушить наши отношения. Пусть все остается, как есть.
— И вы его ни капельки не ревнуете к этой Маше — горничной и к другим его женщинам?
— Трудно сказать категорически. Но ревность имеет весьма мало общего с любовью. Скорее, она — проявление чувства собственности. Любовь делает людей счастливыми, ревность — только несчастными. Это — постыдное чувство. Как я могу позволить себе то, за что осуждаю других? Он — не моя собственность, а свободный человек. Он никогда не ставил мне никаких ограничений и волен поступать, как он сочтет нужным, — твердо закончила Надежда.
— Вы все-таки его немножко ревнуете. Ну, чуть-чуть, — догадалась Ольга.