Питкевич прочёл и - улыбаясь:
- Странно, - не знаю… Не слышал про это. Нет, это не про Гарина.
Шельга протянул вторую вырезку:
«…В связи с предстоящими большими манёврами американского флота в тихоокеанских водах, был сделан запрос в военном министерстве, - известно ли о приборах колоссальной разрушительной силы, строящихся в Советской России».
Питкевич пожал плечами: «Чепуха», - и взял у Шельги третью вырезку:
«…Химический король, миллиардер Роллинг, отбыл в Европу. Его отъезд связан с организацией треста заводов, обрабатывающих продукты угольной смолы и поваренной соли. - Роллинг дал в Париже интервью, выразив уверенность, что его чудовищный химический концерн внесёт успокоение в страны Старого Света, потрясаемые революционными силами. В особенности агрессивно Роллинг говорил о Советской России, где, по слухам, ведутся загадочные работы над передачей на расстояние тепловой энергии».
Питкевич внимательно прочёл. Задумался. Сказал, нахмурив брови:
- Да. Весьма возможно, - убийство Гарина связано как-то с этой заметкой.
- Вы спортсмен? - неожиданно спросил Шельга, взял руку Питкевича и повернул её ладонью вверх. - Я страстно увлекаюсь спортом.
- Вы смотрите, нет ли у меня мозолей от вёсел, товарищ Шельга… Видите - два пузырька, - это указывает, что я плохо гребу и что я два дня тому назад действительно грёб около полутора часов подряд, отвозя Гарина в лодке на Крестовский остров… Вас удовлетворяют эти сведения?
Шельга отпустил его руку и засмеялся:
- Вы молодчина, товарищ Питкевич, с вами любопытно было бы повозиться всерьёз.
- От серьёзной борьбы я никогда не отказываюсь.
- Скажите, Питкевич, вы знали раньше этого поляка с четырьмя пальцами?
- Вы хотите знать, почему я изумился, увидя у него четырёхпалую руку? Вы очень наблюдательны, товарищ Шельга. Да, я изумился… больше - я испугался.
- Почему?
- Ну, вот этого я вам не скажу.
Шельга покусал кожицу на губе. Смотрел вдоль пустынного бульвара.
Питкевич продолжал:
- У него не только изуродована рука, - у него на теле чудовищный шрам наискосок через грудь. Изуродовал Гарин в тысяча девятьсот девятнадцатом году. Человека этого зовут Стась Тыклинский…
- Что же, - спросил Шельга, - покойный Гарин изуродовал его тем же способом, каким он разрезал трёхдюймовые доски?
Питкевич быстро повернул голову к собеседнику, и они некоторое время глядели в глаза друг другу: один спокойно и непроницаемо, другой весело и открыто.
- Арестовать меня всё-таки вы намереваетесь, товарищ Шельга?
- Нет… Это мы всегда успеем.
- Вы правы. Я знаю много. Но, разумеется, никакими принудительными мерами вы не выпытаете у меня того, чего я не хочу открывать. В преступлении я не замешан, вы сами знаете. Хотите - игру в открытую? Условия борьбы: после хорошего удара мы встречаемся и откровенно беседуем. Это будет похоже на шахматную партию. Запрещённые приёмы - убивать друг друга до смерти. Кстати - покуда мы с вами беседуем, вы подвергались смертельной опасности, уверяю вас, - я не шучу. Если бы на вашем месте сидел Стась Тыклинский, то я бы, скажем, осмотрелся, - пустынно, - и пошёл бы, не спеша, на Сенатскую площадь, а его бы нашли на этой скамейке безнадёжно мёртвым, с отвратительными пятнами на теле. Но, повторяю, к вам этих фокусов применять не стану. Хотите партию?
- Ладно. Согласен, - сказал Шельга, блестя глазами, - нападать буду я первым, так?
- Разумеется, если бы вы не поймали меня на почтамте, я бы сам, конечно, не предложил игры. А что касается четырёхпалого поляка - обещаю помогать в его розыске. Где бы его ни встретил - я вам немедленно сообщу по телефону или телеграфно.
- Ладно. А теперь, Питкевич, покажите, что у вас за штука такая, чем вы грозитесь…
Питкевич качнул головой, усмехнулся: «Будь по-вашему - игра открытая», и осторожно вынул из бокового кармана плоскую коробку. В ней лежала металлическая, в палец толщины, трубка.
- Вот и всё, только надавить с одного конца, - там внутри хрустнет стёклышко.
9
Подходя к уголовному розыску, Шельга сразу остановился, - будто налетел на телеграфный столб: «Хе! - выдохнул он, - хе! - и бешено топнул ногой: - Ах, ловкач, ах, артист!»
Шельга действительно был одурачен вчистую. Он стоял в двух шагах от убийцы (в этом теперь не было сомнения) и не взял его. Он говорил с человеком, знающим, видимо, все нити убийства, и тот умудрился ничего ему не сказать по существу. Этот Пьянков-Питкевич владел какой-то тайной… Шельга вдруг понял - именно государственного, мирового значения была эта тайна… Он уже за хвост держал Пьянкова-Питкевича, - «вывернулся, проклятый, обошёл!»