Гиперион

Я когда-то думал, что можно жить отречением, что, быть может, мы становимся сильнее тогда, когда решительно говорим «прости» надежде,

Из № 201. ИОГАННУ ГОТФРИДУ ЭБЕЛЮ

[Гомбург, по-видимому, в ноябре 1799 г.]

Я охотно дал бы Вам полный отчет о моем разрыве с домом, столь драгоценным для Вас и для меня. Но насколько больше надо было бы мне сказать Вам! Вместо этого мне хотелось бы высказать Вам одну просьбу, что я и делаю. Наша благородная подруга, которую различные тяжкие испытания сделали еще более независимой в ее внутренней жизни, а горькие неурядицы — еще более возвышенно совершенной, все же, как мне кажется, в высшей степени нуждается сейчас в твердом, ясном слове, которое укрепило бы ее в ее внутреннем достоинстве на ее будущем жизненном пути; иначе она изойдет печалью; я же в настоящее время почти полностью лишен возможности снестись с нею спокойно. Это была бы огромная помощь, мой дорогой, если бы Вы это сделали хоть однажды. Собственные ее размышления, или книга, или еще какой-нибудь знак, по которому можно ориентироваться, это, конечно, хорошо, но слово настоящего друга, который знает данного человека и положение вещей, действует благотворно и не вызывает сомнения. <...>

СЮЗЕТТА ГОНТАР ПИСЬМА ДИОТИМЫ (ПИСЬМА К ФРИДРИХУ ГЕЛЬДЕРЛИНУ) [349]

Сентябрь 1798 — май 1800 гг.

Письмо Сюзетты Гонтар

№ 1. [Около 28 сентября — 5 октября 1798]

Я должна написать к тебе, милый! Сердце мое больше не в силах переносить это молчание. Позволь еще хоть раз чувству моему излиться перед тобой, а потом, если ты полагаешь, что так будет лучше, я согласна, согласна умолкнуть. С тех пор как ты покинул нас, все вокруг меня и во мне самой стало пустым и мертвым, моя жизнь будто утратила всякий смысл, и только по сердечной боли чувствую я, что еще живу.

И как я люблю теперь ее, эту боль; когда она меня оставляет и внутри все становится глухо, — с какой тоской ищу я ее в себе! Только слезы, проливаемые мною над нашей судьбой, могут меня утешить... И они льются из моих глаз ручьями, когда вечером, уже часов в девять — чтобы день не тянулся так долго, я отправляюсь на покой вместе с детьми, когда все утихает и никто не может видеть меня. И я часто думаю: неужели наша драгоценная чистая любовь должна исчезнуть как дым, раствориться, нигде не оставивши следа? И тогда во мне возникло желание: во имя твое воздвигнуть ей памятник в написанном слове, который пощадило бы время, сохранило его в первозданном виде. Как хотелось бы мне сияющими красками живописать, вплоть до мельчайших оттенков, возвышенную любовь сердца, проникнуть в ее тайный смысл, — но если б я только могла найти покой и уединение! Сейчас же, постоянно отвлекаемая и терзаемая внутренними сомнениями, я ощущаю ее лишь урывками, я ищу ее непрестанно, и все же она живет во мне! —

На вольном воздухе, на открытом месте я чувствую себя лучше, и я непрестанно стремлюсь туда, откуда виден милый Фельдберг[350], нежно замкнувший тебя в свои стены, чтобы ты, нехороший, не унесся куда-нибудь дальше. Когда же возвращаюсь домой, все там теперь не такое, как прежде; прежде мне было так хорошо вновь оказаться с тобой рядом, теперь же я будто возвращаюсь в большой сундук, чтобы дать себя там запереть; когда прежде дети[351] спускались ко мне от тебя, как укреплялось все мое столь склонное к печали существо, если порозовевшие лица, глубокая серьезность, слезинка во взоре выдавали твое на них влияние; теперь они не имеют больше для меня такого значения и мне часто приходится обуздывать свои чувства (по отношению) к ним.

349

Сюзетта Гонтар происходила из гамбургской семьи; ее отец — тот самый драматург Хинрих Боркенштейн, чья комедия «Bookesbeutel» пользовалась в Гамбурге большим успехом; в 1745 г. он покинул Гамбург и уехал в Испанию, откуда возвратился через 20 лет богатым человеком, получил звание коммерции советника Датского королевства, поселился в доме на знаменитой Юнгфернштейг и 16 мая 1768 г. (в 63 года) женился на Сусанне Брюгье, происходившей из семьи старых эмигрантов из Франции (после Нантского эдикта 1683 г.). Сюзетта родилась в 1769 г.; затем друг за другом появились на свет две ее сестры и брат. В 1777 г. отец семейства умер и вдова с детьми перебралась в дом поскромнее. Сюзетта получила очень хорошее домашнее воспитание. Ее мать была лично знакома с Клопштоком. В 1784 г. в Гамбурге проездом в Лондон был Якоб Фридрих Гонтар, дальний родственник из Франкфурта, молодой человек, для которого дела были прежде всего. В 1786 г. он сделал предложение Сюзетте и получил согласие, после свадьбы они уехали во Франкфурт. За пять лет Сюзетта родила четверых детей; в 1791 г. к ней переехала мать, но в 1793 г. скончалась. Через два года в ее комнате поселился Гёльдерлин.

Сюзетта Гонтар уже была заочно знакома с поэтом: желая выразить ей свои чувства, ее почитатель, банкир из Берна Людвиг Церледер, переписал для нее из журнала «Новая Талия» «Фрагмент „Гипериона“».

* * *

О существовании писем Сюзетты Гонтар было известно первым биографам и издателям произведений Гёльдерлина — они были обнаружены после его смерти в 1843 г., но остались в семье его брата. Только в 1921 г. внучатая племянница поэта Фрида Арнольд передала их для публикации Карлу Виетору. При первой публикации естественный порядок писем был нарушен; новое издание 1934 г., которому следуют все последующие, установило новый, по-видимому окончательный. Предположительно утрачено из текста совсем немного.

Перевод осуществлен по изданию: Hölderlin F., Gontard 5. Hölderlin und Diotima: Dichtungen und Briefe der Liebe. Zürich, 1957.