Гиперион

Еще должна сказать тебе, что у меня в связи с тобой после того раза, о котором я тебе писала, не было никаких последствий. И моя болезнь была чистая простуда. Еще хочу тебя уведомить, что напротив нас живут противные эмигранты, которые почти ежедневно ходят оттуда [к нам] в дом. Они занимают третий этаж, и вечером занавески у них задернуты. Но днем будь осторожен.

Теперь прощай, мое ненаглядное сердце, ты, конечно, придешь опять через неделю, но только не в плохую погоду. Прощай, спи спокойно, мой дорогой! — — —

№ 12. Суббота [Начало ноября 1799]

Лишь несколько слов можно сделать, мой дорогой, из одного, которое звучит во мне подобно тихой и нежной мелодии с той минуты, как я увидела твой милый образ, во сне и наяву. — — В тот вечер, когда мои слова, полные любви, достигли своего назначения — твоей души — и я так живо могла вообразить, какой благородный огонь зажжется в твоем ангельском взоре, мне стало так хорошо, так легко на сердце. Мои давно уже замкнутые для песни губы невольно стали напевать старые любимые песенки, и делали это довольно долго, прежде чем я это с улыбкой заметила. — — «О, какие вы счастливые, счастливые птицы!» — подумала я тогда. — — И мне было при этом так необыкновенно хорошо, я расслышала в себе голос Природы и благодарила ее трепетным сердцем. — —

Понедельник

Подумай только! Вчера вечером получила я от З[ёммеринг][386] весьма неожиданное известие, что Ц[ерледер][387] из Берна (который пять лет назад переписывал для меня твой «Фрагмент») только что был у нее. Эта весть весьма нарушила мое спокойное настроение, мне сразу же пришло на ум, как бы его появление не послужило тебе поводом для некоторой озабоченности и тревоги, и я заволновалась. Прошу тебя, во имя всего святого, мой единственный, не беспокойся ни о чем, это излишне. Клянусь тебе снова: он был для меня всегда лишь братом и другом и никогда не будет чем-то большим. Но ты ведь знаешь меня, и у тебя есть тысячи доказательств преданности моего сердца; и ты знаешь, что тот, кто кривит душой в любви, сам себя первый уязвляет. Положись на меня твердо и не задавайся вопросом, нужны ли эти слова. Они были обращены к твоему сердцу. — —

Я видела его в воскресенье вечером, его привел один из наших родственников, Б., представив его мне как старого друга. Я нашла его сильно переменившимся, и он тоже сказал, что принес на алтарь отечества свою долю трудов, а теперь пусть другие о том позаботятся. Вероятно, он пробудет здесь некоторое время, но, по-видимому, сначала поедет в Гамбург.

Если ты не осердишься за это, то мне в одном отношении приятно видеть опять возле себя человека, с которым я могу говорить откровенно и с доверием. С какой радостью я буду говорить с ним о тебе, и как это облегчит мне сердце! Между нами никогда не возникнет отчуждения, это было бы нехорошо по многим причинам. Но, что касается моего чувства и гордости моей любви, я буду защищать их перед ним и надеюсь, он будет их уважать.

Среда

Небо сегодня так ясно. Завтра ты должен прийти, только бы мне получить от тебя весточку, добрые вести! Как темно грядущее... Но будь что будет, я не покину тебя, меня ты найдешь всегда! — — — —

Четверг — 11 часов

О, сердце мое! Как я благодарю тебя. Ты здесь! — — А то я уже боялась, что ты захворал. Потому что я знала, никакая самая злая непогода не удержит тебя сегодня от того, чтобы доставить мне радость: узнать о тебе что-нибудь! Как молю я небо послать нам благоприятственную минуту, что бы я ни услышала, все благо. Ты выглядел веселым; если б ты мог видеть мое волнение и почувствовать по биению моего сердца, как сильно радуется оно в предчувствии хорошего! — — Однако же, мой дорогой, не озаботят ли тебя мои известия? — О, не позволяй им этого! — — Кто знает, чем это может обернуться, чему послужит, если я со всей правдивостью откроюсь перед верным другом в своем страдании — жить от тебя так близко и вместе с тем так далеко! — — —

386

З[ёммеринг] — см. примеч. 22.

387

Ц[ерледер] — Инициал Z. был расшифрован только в 1954 г. доктором Аллеманном из Цюриха (см.: Hölderlin-Jahrbuch. 1954. [Bd. 8]. S. 124). Людвиг Церледер (1772—1840), сын бернского банкира, познакомился с Сюзеттой Гонтар вовремя образовательного путешествия в июле 1793 г.

Отрывки из его путевого журнала опубликованы А. Беком в «Hölderlin-Jahrbuch». 1955—1956. [Bd. 9]. («Диотима и ее дом»):

«Первый и самый большой [банкирский] дом — без сомнения Бетманы; но общество у них далеко не самое лучшее, по большей части беглые французы или немецкие искатели счастья, каковые ради обеда и ужина делают Соит безвкусно одетой хозяйке дома; повсюду Ostentation («фальшь, показное». — Н. Б.) и тщеславие вместо разумного пользования своим благосостоянием; в том же примерно роде дома Генриха Гонтара и Метцлера. Но как различен образ жизни семейств двух молодых Гонтаров! — Что M^me Contard Borckenstein является подлинным украшением дома, ты легко, мой Хирцель, сможешь догадаться, прочитав мое письмо; ни одна женщина не интересовала меня до сих пор так, как она; ее образ навеки останется для меня идеалом прекрасного пола; кротость, доброта, подлинный ум и разлитая во всем ее существе грация очаровывают и не поддаются описанию. В обществе ей свойствен тот в высшей степени простой, но благородный тон, в котором сказывается союз просвещенного ума и кроткого сердца; в узком семейном кругу, среди своих детей, за фортепьяно она чувствует себя довольнее, нежели в большом свете, которого она всегда старается избежать; в ней есть нечто, располагающее к доверию, что-то дружелюбное; перед ее существом не устояло бы никакое недоброжелательство, как бы велико оно ни было. Là j’aime Sa grace et là Sa majesté («Мне нравится и Ее прелесть, и Ее величие». — Н. Б.). Напрасно продолжал бы я это описание, ты все равно не смог бы ее себе представить; я попытаюсь изобразить ее тебе в следующих письмах путем сравнений, и хотя любое сравнение останется далеко позади, но все-таки это, пожалуй, самый лучший способ передать тебе мои чувства...»

(S. 112).

Эти слова были написаны в июле 1793 г. В апреле 1794 г.:

«Я снова здесь и вижу ее каждый день в течение часа, а каждый час, как говорит Донамар [ср. с. 520], имеет 23 сестры, что в легком танце воспоминаний светло плывут вокруг тебя в хороводе (по-немецки Stunde «час» женского рода. — Н. Б.). — Когда я тронусь дальше, как смогу я снова оставить это Совершенство, не знаю и не думаю о том, и где еще мог бы я найти то, что имею здесь; вблизи ее обитают чистейшие чувства; долгу, и человеколюбию, и самоотречению, и самопожертвованию учишься ты возле нее; я очищаюсь в общении с нею; и если я не преуспею в обогащении житейской мудростью, то во всяком случае ты однажды увидишь своего друга просто более хорошим человеком»

(S. 113).

Дальше путь его лежал в Гамбург и Лондон.

«На Рейне между Майнцем и Бингеном 17 мая 1794 года.

Прекраснейший вечер опускается на волшебные берега Рейна, наш челнок скользит легко и мягко по водам роскошной реки, а я уныл и безрадостен: каждый удар весла, мой Хирцель, каждая волна Рейна удаляет меня от Франкфурта...»

(Ibid.).

В конце 1794 г. Церледер на обратном пути вновь остановился во Франкфурте, на этот раз на четыре месяца. Именно тогда он преподнес Сюзетте Гонтар собственноручно переписанный из журнала «Фрагмент „Гипериона“».

Однако в апреле 1799 г., продолжая после четырехлетнего перерыва свои записки, Церледер констатирует, что «головокружение прекратилось», что «спокойное размышление вывело его из мыслей и фантазий, некогда его занимавших».