Выбрать главу

С каким радостным трепетом жду я завтрашнего дня! Я снова получу от тебя вести. Что б это ни было, все хорошо. Ведь ты, конечно, сделаешь все так, как лучше для меня, и я питаю доверие к судьбе, я верю, что все у тебя будет хорошо. И я снова получу запас пищи для ума и сердца надолго. Но тебе придется теперь запастись терпением, потому что в следующем месяце ты ничего обо мне не узнаешь. Не знаю, как мне с этим быть. Потому что вот-вот приедут мои родные, а кроме того, в нашем семействе возможна перемена[394], поэтому, пожалуй, будет лучше, если ты вообще не придешь. Но, поскольку мне не известно, как решится твое будущее, я не буду тебе ничего диктовать, а сама, по мере возможности, буду полностью руководствоваться твоими предписаниями.

Однако нам вряд ли удастся получить друг от друга что-нибудь, прежде чем мы опять переедем в летний дом в саду. Первый четверг в мае приходится как раз на первое, и, насколько я помню, в прошлом году в это время мы еще не переехали, а если мне одной выйти на прогулку, это могло бы броситься в глаза другим. Так что, если бы ты мог прийти во второй или третий четверг, это было бы вернее. Некоторое время назад мне пришла в голову мысль, нельзя ли в будущем в случае крайней необходимости получить известие через господина Ландауэра[395]? Он твой друг и последний раз он был по отношению ко мне особенно вежлив и учтив. Но это следовало бы сделать с величайшей осторожностью и деликатностью, чтобы он сам же не попал под подозрение. Это просто случайная мысль, и, если она тебе не нравится, не будем об этом больше говорить. Ты можешь, между прочим, всегда через него получать обо мне время от времени косвенные сведения. На следующую ярмарку он, наверное, сюда приедет. Но только намекни ему, когда ты с ним встретишься, что твое имя он может упомянуть лишь в разговоре со мной. Не могу тебе передать, как любопытно узнать мне о твоем будущем назначении. Скорей бы прошли эти часы ожидания! Больше я не могу писать. Прощай! Прощай! Ты пребываешь во мне вечно и будешь жить во мне, покуда я жива! — — —

№ 16. [15 марта 1800]

Моя свекровь скончалась вчера, больше ничего тебе сегодня не могу сказать. Прощай, прощай и береги себя — — .

№ 17. [Начало мая 1800][396]

Придешь ли ты завтра, мой дорогой? Я надеюсь на это и все же не могу быть в том вполне уверена, моя тоска по тебе была бы сокрушительна, если бы мне не пришлось тебя больше увидеть. Твое решение жить с пользой в кругу твоей семьи соответствует моему самому сокровенному желанию, а в силу обстоятельств это теперь и есть твое предназначение — стать своей доброй сестре всем, чем ты можешь для нее быть. И для твоего сердца это благо — вновь иметь рядом с собой искренне любящее существо, которому ты доверяешь, и как же мне тому не радоваться! — И я снова получу от тебя вести, и я снова увижу тебя, как только тебе представится возможность. Но так часто, как до сих пор, нам уже нельзя будет обмениваться известиями, и, уж конечно, не раз в месяц, и я уже давно намеревалась сказать тебе, что можно будет раз в полгода обменяться нам письмами через почтальона. Но всегда взаимно, и, когда выпадет нам счастливая минута, мы пожелаем узнать друг о друге и рассказать про все, о чем мы думаем, излить свое сердце, найти отдушину, когда порою грудь слишком полна и стеснена. Мы сделаем теперь так. Ты придешь, когда сможешь, и я жду тебя без боязни. Когда-нибудь да придешь ты ко мне.

Я снова увижу тебя! Этой уверенности никто у меня не отнимет. Я хочу стойко выдержать на себе твой взгляд и пожатие твоей руки, чтобы не поддаться слабости после столь долгой разлуки и выдержать новую. И тебе дать силы для новой разлуки.

Еще несколько слов о моем теперешнем житье. Я чувствую себя очень хорошо, и у меня много всяких дел, которые дают мне приятное рассеяние и направляют мои жаждущие применения силы в русло полезной и приносящей плоды деятельности. Тебе известно, что мы теперь вступили во владение садом на берегу Майна. Мне всегда хотелось, как ты знаешь, посадить свои деревья, кое-что переустроить по своему вкусу и завести маленькую ферму. Мне там теперь очень нравится, как ты всегда предсказывал. Я построю все очень просто, в своем духе: двадцать пять моргенов плодородной земли вполне достаточно для обозрения и удовольствия, и они дадут мне занятия по душе. Я выиграла год времени для устройства всего, потому что мы живем еще здесь, и, таким образом, к будущему лету все будет готово.

вернуться

394

...возможна перемена... — Речь идет о болезни свекрови.

вернуться

395

...через господина Ландауэра. — Кристиан Ландауэр (1769—1845) — штутгартский торговец, друг Гёльдерлина, у которого он жил в 1800 г. На обороте этого письма позднее (предположительно в 1805—1806 гг.) Гёльдерлин написал строфу гимна:

[Так что ж такое наша жизнь?..]
Так что ж такое наша жизнь? образ божий. Под небом бредут чередой земнородные все и смотрят В него, читая в нем, как в книге, так Подражая его бесконечности и богатству. Так что же, богато Простое небо? Цветами на нем Серебряные облака. Но дождь оттуда — Роса и влага. Когда же Вся синь сотрется, эта простота, проступит Матово-белое, подобное мрамору, или как металл, Анонс богатства.
вернуться

396

[Начало мая 1800]. — Это письмо последнее; оно написано карандашом и к концу почти не поддается расшифровке. Мы даем перевод по варианту чтения, предложенному А. Беком.

8 мая они виделись последний раз. Гёльдерлин вернулся на родину, затем несколько месяцев был в Швейцарии, потом — во Франции, в Бордо. Когда в июне 1802 г. он возвращается, где-то на дороге его настигает письмо Синклера с сообщением о смерти Диотимы. Она умерла, заразившись корью от своих детей. Но ей и так оставалось жить недолго (у нее был туберкулез). О последних днях ее пишет ее племянница Мари Белли-Гонтар:

«В июне мои родители давали большой званый обед, фрау Гонтар-Боркенштейн, моя тетушка, тоже на нем присутствовала; никогда не казалась она мне такой прекрасной, как в тот день, я даже помню, как она была одета; на чехле из белого атласа черное тюлевое платье, рукава короткие, а на голове маленькая белая креповая шляпа с пером; шея, руки, грудь и лицо белые как алебастр; на ней не было никаких драгоценностей. Присутствующие господа теснились вокруг нее; граф Шлик, австрийский посланник, господин барон фон Малль, его атташе, господин фон Хирфингер, французский посол, только с ней и разговаривали.

Через несколько дней я сильно простудилась, доктор опасался, что это серьезно. Тетя Сюзетта пришла меня проведать, когда мне стало получше, и как мила, как хороша была она в простом коричневом ситцевом платье, волосы у нее были легонько подколоты; на прощание она дала мне руку и пообещала скоро прийти опять.

А на следующий день у ее детей открылась корь. [...]»

(Belli-Contard М. Lebens-Erinnerungen. Frankfurt а. М., 1872. S. 61—62).