Мы только вчера переехали сюда, а мой брат приедет только в субботу. Ц[ерледер] тоже пока еще в Гамбурге, и от него нет никаких известий. Если ты когда-либо в будущем вспомнишь обо мне, то представляй себе меня всегда за каким-нибудь занятием, которое доставляет мне радость. И я буду думать о тебе, что ты делаешь что-то такое, что вознаграждает твое сердце. И тогда мы будем думать друг о друге с веселостью. И вместе с быстротекущим временем мужественно стремиться к новой встрече, когда бы ей ни суждено было случиться, и просить судьбу, чтобы этот радостный миг настал поскорей; и верить в тайные силы, направляющие наши шаги. Только прошу тебя, пусть не омрачится твое отношение к жизни и сохрани свое доверие ко мне. Ты ничего тут не потеряешь, потому что твоя радость будет и моей.
Если ты когда-нибудь окажешься в нашем городе и увидишь белый платок в моем окне, не посылай мне писем, а на следующее утро приходи опять. Если же ты не увидишь ничего, посылай их тотчас же и потом возвращайся опять, в знак того, что все в порядке.
Придешь ли ты? — — Все вокруг глухо и пусто без тебя! И мне страшно. Как мне вновь замкнуть в груди и не выпускать на волю рвущиеся к тебе навстречу чувства, если ты не придешь? — — — —
А если ты придешь, как трудно будет мне сохранить равновесие и не чувствовать себя слишком живой. Обещай мне, что ты больше не вернешься назад и спокойно уедешь отсюда, потому что, не будучи в этом уверена, я впадаю в величайшее беспокойство и буду метаться до самого утра, не отходя от окна, в конце концов должны же мы успокоиться, так будем же с надеждой следовать нашим путем, и в нашем страдании чувствовать себя все же счастливыми, и желать, чтобы оно долго-долго еще нас не оставляло, потому что в нем мы чувствуем совершенное благородство и поддержку в наших [душах] — — Прощай! Прощай! Благословение Неба да пребудет с тобой — — —
ДОПОЛНЕНИЯ
ГИПЕРИОН
(Отрывки)[397]
ТОМ ПЕРВЫЙ
ПРЕДИСЛОВИЕ АВТОРА
Я охотно предвещаю этой книге любовь немцев. Но опасаюсь, что одни будут ее читать как компендиум и уж слишком сосредоточиваться на ее fabula docet, в то время как другие воспримут уж слишком легковесно, — причем и те и другие ее не поймут.
Кто только понюхает мой цветок, тому он останется неведомым, и кто вырвет его только для изучения, тому он также останется неведомым.
Разрешение противоречий в определенном характере служит не для одного только продумывания, но и не для пустой забавы.
Место действия, где развиваются события, не ново, и сознаюсь, что была у меня раз ребяческая попытка ввести в этом отношении изменения в книгу, но я убедился, что единственно оно подходит к элегическому характеру Гипериона, и мне стало стыдно, что предположительное суждение публики сделало меня таким не в меру податливым.
Сожалею, что обсуждение плана пока еще не всем доступно, но в ближайшем будущем последует второй том.
Я выполнил свое решение. Я, действительно, очутился на борту. Попутный горный ветер уносил меня из гавани Смирны. Отдавшись полному покою, совсем как дитя, неведающее, что принесет ему ближайший миг, лежал я на своем судне и смотрел на деревья, на мечети города, на свои зеленые береговые дорожки, на мою тропу к Акрополю — на все это смотрел я, а оно удалялось и удалялось... когда же я вышел в открытое море и все стало медленно куда-то погружаться, как гроб в могилу, тогда вдруг охватило меня чувство как если бы сердце мое разбилось.
— О, небо! — воскликнул я, и все живое во мне пробудилось, вступило в борьбу, чтобы удержать ускользающую действительность. Но она канула, канула!
Словно туман простиралась передо мной небесная страна, где я, как лань по вольному полю, вдоль и поперек исходил все долы и горы и подарил эхо моего сердца ключам и потокам, далям и глубинам земли.
Туда, на Тмол, восходил я, одинокий, невинный, туда спускался, где некогда, в дни счастливой юности, стоял Эфес и с ним Теос и Милет, туда поднимался в священную скорбную Троаду, странствуя с Алабандой — с Алабандой! И как бог властвовал над ним и, как дитя, доверчиво и нежно служил я оку его, с душевной радостью, с сердечным ликованием, услаждался счастьем от соприкосновения с его существом, когда коня его держал под уздцы или когда, воспарив над самим собой, в мире чудесных планов, в мире дерзновенных помыслов встречался с душой его в огне речи.
397
Перевод Я. Э. Голосовкера. Публикуется впервые. Печатается по тексту ЦГЛА (Ф. 629. Оп. 1. Ед. хр. 617—620). Перевод выполнен в 1935 г.
Я. Э. Голосовкеру принадлежат также перевод «Смерти Эмпедокла», вышедший с предисловием А. В. Луначарского в издательстве «Academia» в 1931 г., переводы стихов Гёльдерлина, а также несколько теоретических статей. См., например: