Я привык думать, что человеку для познания и действования необходим бесконечный прогресс, безграничное время, чтобы приблизиться к безграничному идеалу; мнение, будто научное знание в какое-то определенное время может оказаться завершенным, или совершенным, я назвал бы сциентивным квиетизмом; ошибка его, во всяком случае, лежала бы в том, что ему пришлось бы удовлетворяться индивидуально установленной границей или вообще отрицать существование границы там, где она была, но быть не должна.
Это, конечно, было бы возможно при некоторых предпосылках, которые ты мне в свое время изложишь как можно строже. Пока же разреши мне все-таки спросить: в самом деле, гипербола соединяется со своей асимптотой, [в самом деле] переход от... [?]
(Первая редакция)
Если б я тебя в тени платанов,
Где Илис[190] бежал среди цветов,
Где над Агорой[191], весельем прянув,
Расходился рокот голосов,
Где отвага юношей будила,
Где сердца к себе склонял Сократ,
В миртах, где Аспазия[192] бродила,
Где Платон[193] творил свой вертоград,
Где весною праздника напевы,
Звуки флейт восторженно лились,
В честь заступницы, Минервы-Девы,
Вниз с холма священного неслись,
Где вся жизнь — поэзией хранимой,
Сном богов, без времени, текла, —
Если б там нашел тебя, любимый,
Как душа давно уж обрела!
Ах, иначе обнял бы тебя я! —
Пеньем бы ты славил Марафон,
И мой взор, улыбкою играя,
Искрился б, восторгом упоен;
Грудь твою победа б молодила,
Лаврами чело твое обвив;
Скука жизни б затхлой не душила
Радости исполненный порыв.
Ах, звезда любви, твоей отрады,
Юношеский, розовый рассвет!
Лишь в чреде златых часов Эллады
Бега ты не чувствовал бы лет;
Словно пламень Весты[194], бесконечно
В каждом сердце там любовь жила,
Дивных Гесперид плодами вечно
Сладостная юность там цвела.
Если б все ж ты наделен судьбою
Был толикой этих лет златых,
Ты бы счастлив был нести с собою
Пламенным афинянам свой стих;
Струн звенело б радостное пенье,
Кровью лился б ток лозы хмельной,
Уносило б прочь отдохновенье
Агору с шумливою толпой.
Любящее сердце б не напрасно
Жарко билось в том краю земли
Для народа, пред которым страстно
Слезы благодарные текли;
Час придет, спасешься из неволи,
Прах отринешь в горестной борьбе!
Дух нетленный, в сей земной юдоли
Нет стихии, родственной тебе!
Где они, богов сыны в Афинах?
Аттика не вспрянет ото сна,
В мраморе поверженном, в руинах
Смертная таится тишина;
День весенний сходит и поныне,
Только братьев он не застает
В той священной Илиса долине, —
И пустыня дням теряет счет.
В край Алкея и Анакреона
Низойти пути бы моему,
Там, среди героев Марафона,
В тесном я хочу уснуть дому!
Ах, последний этот плач умолкнет
О священной Греции моей,
Пусть же Парка[195] ножницами щелкнет, —
Сердцем я уже среди теней.
В марте 1794 года
Не плачу я... Весны очарованье
Златит весь мир, напомнив детство вновь,
И, возбудив и боль и упованье,
Мои глаза кропит росой любовь.
Еще мне дарят сладкую отраду
Лазурь небес и изумрудный луг.
И, внемля здесь земли божественному саду,
Я пью нектар у радости из рук.
Прими и боль! Обид во искупленье
Нам дар лучей благое солнце шлет,
И лучших дней в душе еще живут виденья,
И в ласке милых глаз о нас слеза живет!
Уст цветы отцвели и холмы рамен преклонились
<...>
Но ты, сердце, живо еще! Как Селена любимца[198]
Будит, так радость, чадо божие, сны мои гонит
Прочь, брожу ли, пленен сестрою младости пылкой,
Вешней Флорой, по милым моим полям и милейшим
Рощам, средь шумных крон, пронизанных ясной улыбкой,
Полных свистами птиц, ликованьем резвого ветра...
Сладок мне буйный клич пирующей юной природы!
Вновь ты сердце пьянишь и поля, вешнее чадо,
Солнца радостный луч! О первенец! Здравствуй,
Первенец времени! Славься, ликующий! Здравствуй!
Вот пали цепи и, буйнокипящая, славит
Волю волна, сотрясая пространство. И, юны,
Крепки, мы, грудь обнажив, отдаваясь потоку,
С ним воспряв, с ним и пав, ликуя, в вечном движенье
Славим чудо Весны и кличем вешнее солнце.
Брате! Млеет земля в лучах улыбки эфира,
Ждет и тает в волнах любви и, словно танцует,
Негой счастья полна. О радость! Бьет час: подъемлет
Жезл свой над краем гор сын элизейской долины.
Каждый видел, как милого друга Флора встречает,
Как тоскует в плаще росы, предвкушая рожденье
Огненных стрел над темницею гор! Вот румянец
Тронул бутоны ланит, пробудило пыланье
Кроткую, флер совлекая, и нежные чада,
Травы, рощи, цветы, виноградные лозы, побеги,
Спи же, спят и твои, в благости, мирные чада,
Мать Земля! Спи же, спи! Ведь Гелиос в царство покоя
Ввел коней огнегривых. И доброе воинство неба —
Вон Персей, а вон Геркулес! — проходит с любовью
Над природой младой, полной свежим, звучным дыханьем
Вешней ночи, и сладок шум, и ручьи издалека
Колыбельную песню поют...
вернуться
Первую редакцию стихотворения автор послал Г. Штойдлину в июле 1793 г., который переслал ее в «Уранию» Иоганна Людвига Эвальдса, где она вышла (без ведома Гёльдерлина) в апрельском номере 1795 г., в то время как третья редакция уже была опубликована Шиллером в «Новой Талии» (№ 6 за 1793 г., вышедший в феврале 1795 г.).
вернуться
Штойдлин — Готхольд Фридрих Штойдлин (1758—1796), адвокат по профессии, издатель литературных альманахов, стремившийся объединить вокруг себя молодые таланты. В его «Альманахе муз» на 1792 год и «Поэтическом цветнике» на 1793 год были опубликованы тюбингенские гимны Гёльдерлина. После изгнания из Вюртемберга осенью 1793 г. пытался обосноваться в Ларе в Брейсгау, но безуспешно. В сентябре 1796 г. покончил с собой. См. также с. 517 и след.
вернуться
Агора. — в оригинале «шумная агора» (с ударением на 6 против греческого), базарная площадь, где происходили собрания афинян.
вернуться
Аспазия — знаменитая афинская гетера, возлюбленная, а позднее вторая жена Перикла.
вернуться
...Где Платон... — Ср. письмо № 60 (к Нойферу, между 21 и 23 июля 1793 г.).
вернуться
...пламень Весты... — Веста — римское наименование Гестии, греческой богини очага и горевшего в нем огня.
вернуться
Это стихотворение Гёльдерлин послал Нойферу в письме, написанном, по-видимому, в начале апреля 1794 г. (№ 75). «Ты можешь сию мелочишку переправить — мне то ли в наказание, то ли в награду — в „Отшельницу“ или куда пожелаешь». Нойфер переслал стихотворение в Цюрих Марианне Эрман, издававшей журнал «Отшельница в Альпах», где оно и вышло в том же, 1794 г.
вернуться
Этот отрывок, написанный на отдельном листе и впервые (не полностью, без последних семи стихов) опубликованный в 1896 г. Б. Лицманом в I томе сочинений Гёльдерлина, датировался сначала 1798, затем 1796 годом. Г. Мит (SWuB. Bd. I. Б. 969) датирует его, на основании орфографических особенностей, 1794 или даже 1793 г. Наверное, весна 1794 г. — наиболее вероятная датировка. После первой строки в рукописи стоит «рр.», что означает «и т. д.».
вернуться
Как Селена любимца... — в оригинале римское имя богини: Луна; любимец ее — Эндимион, прекрасный юноша-пастух, которого она посещала ночью.