Гиперион

Что я теперь охотней сочиняю, чем когда-либо прежде, ты можешь себе представить. Вскоре ты кое-что мое и прочтешь.

Твое послание удостоилось высокой похвалы. Она прочла это, и радовалась, и плакала над твоими жалобами.

Желаю тебе счастья, милый брат! Без радости вечная красота не может в нас расти и развиваться. Великая скорбь и великая радость лучше всего воспитывают людей. А вот жизнь сапожника, когда человек изо дня в день сидит на своем стуле и делает то, что можно делать даже не просыпаясь, — вот это безвременно сводит дух в могилу.

Больше не могу сейчас писать. Мне надо обождать, пока я перестану чувствовать себя таким счастливым и молодым. Будь здоров, дорогой, испытанный, вечнолюбимый друг. Если б я мог прижать тебя к груди! Это и был бы самый нужный нам обоим разговор!

Твой

Гёльдерлин

Я сегодня же уезжаю в Гамбург, это из-за войны... Будь здоров, брат мой! Время торопит меня. Я напишу тебе скоро, как только будет возможно.

№ 124. ШИЛЛЕРУ

Кассель, 24 июля 96

Я беру на себя смелость, достопочтенный господин надворный советник, послать Вам небольшой материал для будущего тома «Избранного чтения»[311]. Охотнее я привез бы его сам, чтобы вновь ощутить радость Вашего присутствия. Мне сказали, что здоровье Ваше идет на поправку, и это тоже подстегивает мое желание пуститься в путь, чтобы повидаться с Вами. Но пока что я должен набраться терпения, по крайней мере на несколько месяцев. Сейчас я нахожусь на временном жительстве в Касселе, вместе с семейством, при котором я с прошлой зимы очень счастливо живу во Франкфурте. Это действительно редкие люди, которые меня окружают, и для меня это особенно ценно, ибо я нашел их в такой момент, когда некий горький опыт настроил меня крайне недоверчиво к отношениям любого рода.

Я хотел бы однажды вновь предстать перед Вами со всеми моими нуждами, спросить Вашего мнения по поводу того, что нынче занимает меня, и, чего бы мне это ни стоило, добиться от Вас нескольких дружеских слов, но я вынужден прервать свое письмо.

Не будете ли Вы столь добры, чтобы передать мое почтение госпоже надворной советнице?

Всегда Ваш

М. Гёльдерлин

№ 125. БРАТУ

Кассель, 6 авг. 96

Надеюсь, мой Карл, что почта позволит мне теперь подать тебе весточку, а затем получить от тебя такую же; ибо ты легко можешь себе представить, что для меня во многих отношениях есть необходимость точно знать все обстоятельства происходящих у вас больших событий, и в особенности те, что касаются при этом моей дорогой семьи.

Я меньше терзался бы в связи с тревожными слухами, похожими на правду, если бы моя фантазия не познакомилась ближе с войной в рейнских землях[312].

Я искренне жалею нашу добрую матушку и очень за нее беспокоюсь, ибо знаю, как сильно страдают при таких обстоятельствах ее чувства и кротость.

Ты же, мой Карл, должен скрепить сердце перед лицом грядущих грозных событий, которые несет с собой стремительное наступление республиканских армий.

Конечно, куда легче слушать о громовых глотках древних греков, что тысячелетия назад вымели из Аттики персов, прогнав их через Геллеспонт[313] до самых их варварских Суз[314], нежели видеть, как неумолимая гроза собирается над родным домом.

Конечно, вы небезвозмездно оказались зрителями этой новой драмы. И все же, я думаю, вы отделались сравнительно благополучно. Как раз сегодня я прочел в газете, что генерал Сен-Сир[315] устремился вслед за австрияками через Тюбинген, Ройтлинген и Блаубойрен, и меня охватило беспокойство за нашу милую сестру и ее дом; и еще меня угнетает мысль о чудищах Конде[316], которые только грязнят землю и столь мерзко хозяйничают среди вас. Напиши мне тотчас же по получении этого письма, милый Карл! У меня все хорошо, если не считать беспокойства за вас, мои родные. Вот уже три недели и три дня, как мы очень счастливо живем здесь, в Касселе. Мы проехали через Ганау и Фульду в достаточной близости к французской канонаде, но притом вполне безопасно. Я писал к тебе в день отъезда, что мы отправляемся в Гамбург, но здешние места во многих отношениях приятны для мадам Гонтар, поэтому она решила, по прибытии сюда, остановиться здесь на некоторое время. (Она кланяется нашей люб. матушке и тебе и советует вам, насколько возможно, бодро принимать ваше положение.) Также его вскблаг. Гейнзе[317], знаменитый автор «Ардингелло», живет здесь с нами. Он в самом деле совершенно замечательный человек. Нет ничего прекрасней, чем та безоблачная старость, которой наслаждается этот человек.

311

...небольшой материал для... «Избранного чтения»... — стихотворения «К неведомой», «Геркулесу», «Диотима» (2-я редакция), «Мудрым советчикам». Однако Шиллер не включил их в «Альманах Муз на 1796 год».

312

...в связи с тревожными слухами... с войной в рейнских землях. — Очень точно обрисована ситуация в четвертом томе работы немецкого историка Генриха Зибеля (см.: Sybel Н. Geschichte der Revolutionszeit von 1789 bis 1800. 2. Aufl. (Neue Ausgabe). Frankfurt а. M., 1882. Bd. 4). Процитируем из нее наиболее характерные места, относящиеся именно к 1796 г.:

«...единственная помощь солдату в его лишениях было разрешение грабить вражескую страну. И сии эскадроны набросились на немецкое мирное население как стаи голодных волков. В этом отношении не было ни малейшего различия между сомбрской и рейнской армиями, как не было различия между этими войсками и отрядами армии итальянской. Все, что можно было унести с собой, грабилось, все, что было прочно прибито к земле, уничтожалось. Людей подвергали издевательствам и пыткам, чтобы они указали, где спрятаны деньги; девушки и женщины оказывались жертвами разгула животных страстей. Если офицеры пытались вмешаться, в отрядах вспыхивали очаги неповиновения, и не раз эти храбрые люди видели свою жизнь в опасности со стороны своих разгулявшихся подчиненных. Но достаточно часто и сами командиры становились участниками разгула солдатни; офицеры, генералы (в сноске автор называет имена: Дюэм, Вандамм, Тюнк, Тапонье и др. Исключение составляли, как показывают документы, Сен-Сир и Делаборд. — Н. Б.), комиссары и интенданты наперегонки усердствовали, чтобы для собственной выгоды обложить контрибуциями и реквизициями оккупированные населенные пункты. <...> Донесения французских полководцев в полной мере подтверждают жалобы пострадавших. «Я делаю все возможное, — писал Моро 17 июля, — чтобы воспрепятствовать мародерству, но армия уже два месяца не получала денег, а колонны с провиантом не поспевают за нашим быстрым маршем; крестьяне ругаются, что солдаты громят пустые дома. Восторга в связи с нашим приходом (как освободителей от власти князей) тут никто не испытывал, теперь же жители многих округов, подстрекаемые австрийцами, берутся за оружие». 23-го он докладывает, что обнищание войска вынуждает многих достойных генералов закрывать глаза на мародерство; другие же, менее щепетильные, сами принимают участие в грабежах. 29-го правительственный комиссар Осман писал, что грабежи стали повсеместным явлением, проистекающая из этого деморализация войск может в определенных условиях стать в высшей степени опасной; население пребывает в отчаянии и ярости... Точно так же звучали донесения из Сомбрской армии. 23 июля Журдан писал о том, что его бойцы не имеют ни пропитания, ни боеприпасов; солдаты, продолжал он, довели страну до крайности, мне стыдно командовать армией, которая ведет себя столь недостойно; если офицеры поднимают свой голос против бесчеловечности, их жизнь под угрозой, в них даже стреляют. Армия, рассказывает Журдан в своих «Мемуарах», не имела транспортных средств; а приходилось все время продвигаться вперед и располагать войска на больших территориях далеко друг от друга, чтобы они могли прожить на свои реквизиции. Но все это, продолжает он, не шло ни в какое сравнение с бесчинствами мародеров; в богатой Франконии солдаты повсюду находили большие запасы вина и все время пили, строжайшие запреты не производили никакого действия; устрашенные жители бежали вместе со скотом и орудиями труда в леса; большое число их, доведенное до отчаяния, взялось за оружие...»

(Sybel Н. Op. cit. S. 236—237 со ссылкой на: Jourdan. Mémoire р. s. à l’histoire de la campagne de 1796).

Читателю следует сравнить это со с. 196—197.

313

...через Геллеспонт... — Ксеркс приказал построить мост через Геллеспонт (ср.: Эсхил, Персы, ст. 65), готовясь к походу на Грецию. Сузы — зимняя резиденция персидских царей, «гордый град», где происходит действие трагедии Эсхила (см.: Там же. Ст. 118).

314

...прогнав их через Геллеспонт до самых их варварских Суз... — Параллель с греко-персидскими войнами все время возникает у Гёльдерлина (ср. с. 193). Следует обратить внимание, как осторожно выражается он в письме: не зная сути дела, невозможно понять, кого он сравнивает с греками, а кого с персами. Но динамика развития его взглядов говорит нам, что он все еще на стороне Франции, но уже видит, что происходит реально, и стыдится за нее и ужасается...

315

Сен-Сир (1765—1830) — позднее маршал Франции, министр и государственный деятель.

316

...о чудищах Конде... — Речь идет об «армии» принца Конде (1736—1818), бесчинствовавшей в Южной Германии. Сражаясь формально на стороне коалиции, эта эмигрантская «армия» вызывала единодушную антипатию и у союзной австрийской армии, и у местного населения, выступавшего против нее с оружием в руках. Интересно ее характеризует Баррас в своих «Мемуарах» (см. примеч. 69 на с. 689):

«В упоминаемую эпоху (весна 1796 г. — Н. Б.) армия Конде (если правда, что подобное наименование предполагает объединение некоторого количества вооруженных лиц), или то, что упорно продолжали именовать армией Конде, было армией чисто номинальной. В ней состояла кучка жалких дезертиров из всех полков Франции, где каждый считал себя офицером и, следственно, не было солдат. Однако, чтобы почтить прибытие короля (Людовика XVIII, объявленного королем в армии Конде после получения известия о смерти в Англии юного Людовика XVII. — Н. Б.) были собраны те, кто служил в одном полку, и одеты в соответствующие мундиры. Иные полки имели в составе 15, 10, а то и четыре человека. Людовик XVIII сделал им смотр со всей торжественностью, которая искупалась его серьезностью. „Сир, вот ваш овернский полк“, так же серьезно объявлял принц Конде. Вот ваш овернский полк, вот ваш шампанский полк, ваш куронский полк, ваш лангдокский полк и т. д. В лагере били барабаны, стреляла пушка...

Несмотря на всю невинность подобных парадов, главнокомандующий австрийской армии немедля запретил их: дескать, гром артиллерии может вызвать тревогу на боевой линии. Австриец даже доставил себе удовольствие в тот же час сообщить об этой мере генералу республиканской армии, давая таким образом понять, что их армии связаны между собой, и он отмежевывается от армии Конде»

(Mémoires de Barras. T. II. P. 110—111).

317

Гейнзе — Иоганн Якоб Вильгельм Гейнзе (1746— 1803), старый знакомый Гонтаров. В ту пору он состоял в должности чтеца и библиотекаря курфюрста майнцского и так же, как семейство Гонтар, спасался от нашествия. Любопытно, что Гёльдерлин говорит о нем как о старом человеке.