С некоторых пор у нас здесь тоже разыгрываются спектакли[318], только более мирные, чем ваши. Король Пруссии нанес визит здешнему ландграфу и был принят довольно-таки торжественно.
Природа, окружающая нас, величественна и великолепна. И искусство дарит нам свои радости; здешний сад в долине и Белый Камень[319] имеют насаждения, принадлежащие к лучшим во всей Германии. Еще мы познакомились здесь с отличными художниками.
Картинная галерея[320] и несколько статуй в Музее[321] доставили мне поистине счастливые дни.
На следующей неделе мы едем в Вестфалию, в Дрибург (курорт неподалеку от Падеборна). Прилагаю адрес, по которому твое письмо непременно попадет в мои руки. Если заключат мир, мы с началом зимы возвратимся во Франкфурт.<...>
Твой
Фриц
№ 126. БРАТУ[322]
Франкфурт, 13 окт. 96
И вот я снова стал намного ближе к тебе и чувствую это сам. Мое последнее письмо ты получишь из Касселя. Оттуда мы отправились в немецкую Беотию, то есть в Вестфалию, через дикую прекрасную местность, через Везер, через пустые голые горы, через грязные, невообразимо жалкие деревушки, по еще более грязным и жалким, разбитым ухабами дорогам. Вот мое краткое и верное описание путешествия.
На наших водах мы жили очень тихо, не делали никаких новых знакомств, да и не нуждались в них, ибо мы жили среди величественных гор и лесов, и лучший круг знакомств был тот, который образовали мы сами. Гейнзе тоже приехал с нами и остался. Я немножко попользовался источниками, попил этой целебной, укрепляющей и очищающей минеральной воды и оттого почувствовал себя — и чувствую себя до сих пор — необыкновенно хорошо. Что тебя может особенно порадовать, так это если я тебе скажу, что мы на самом деле жили в получасе ходьбы от того луга, на котором Герман побил легионы Вара[323]. И, стоя на том месте, я думал о майском дне, когда мы с тобой в лесу под Гардтом[324] за кружкой сидра читали вместе на скале «Битву Германа»[325]. Какие же то были прекрасные прогулки, милый, верный мой Карл! И я надеюсь, они будут еще прекрасней, когда мы с тобой вновь соберемся. <...>
Философию ты непременно должен изучать, даже если денег у тебя будет хватать лишь на то, чтобы купить лампу и масло для нее, а времени — с полуночи и до петушиного крика. Это я повторяю во всяком случае, но это и твое ведь мнение<... >
Если тебе нельзя будет поехать в Йену, то по меньшей мере можешь приехать во Франкфурт<...>
У меня все хорошо. Ты найдешь меня в менее революционном состоянии духа, когда меня увидишь; и я очень здоров. Посылаю тебе отрезик кашемира на жилетку. Наша ярмарка на сей раз весьма скудна. Лишь бы только Вюртемберг и моя дорогая семья были защищены от новых неприятностей. Мне не хотелось бы особенно распространяться о политических событиях. С некоторых пор я стал удивительно молчалив по поводу всего, что происходит вокруг нас. <...>
Твой
Фриц
№ 129. ШИЛЛЕРУ[326]
Франкфурт, 20 ноября 1796
Достопочтеннейший!
Я часто с печалью думаю о том, что мне теперь невозможно высказать перед вами, что у меня на душе, как бывало когда-то, но Ваше полное молчание делает меня робким, и мне всегда приходится искать какую-нибудь мелкую причину, чтобы собраться с силами и вновь упомянуть перед Вами мое имя.
Эта мелкая причина есть на сей раз просьба прислать мне обратно для просмотра мои несчастные стихи, которым не нашлось места в Вашем альманахе на этот год, потому что рукопись, посланная мною Вам из Касселя в августе, была единственная, другой у меня нет.
И, если бы это не составило для Вас большого труда, приложите Ваш отзыв, ибо для меня легче перенести что угодно, только не Ваше молчание.
Я очень хорошо понимаю каждое мельчайшее проявление Вашего участия во мне. И однажды, когда я еще жил во Франконии, Вы даже написали мне несколько слов, которые я часто повторяю себе, когда меня не признают.
Вы изменили Ваше обо мне мнение? Вы отступились от меня?
Простите мне эти вопросы. Привязанность к Вам, с которой я часто безуспешно сражался, когда она превращалась в страсть, привязанность, которая еще не вполне оставила меня, требует от меня этих вопросов.
Я корил бы себя за это, если бы Вы не были единственным человеком, ради которого я так поступился своей свободой.
Я знаю, что не успокоюсь до тех пор, пока не добьюсь чего-то, не совершу нечто, что заставит Вас вновь подать мне знак Вашего удовлетворения.
318
319
320
Mad. Gontard.
Dem. Rezer.
M. Hoelderlin } aus Frankfurt.
В галерее тогда были представлены Рембрандт; Кранах, Тинторетто, Рейсдаль, Поттер, Воуверман, Доу, Тенирс, Ван-Дейк, Аннибале Карраче, Рубенс и др. Осенью 1806 г., когда Кассель был занят французами, многое было вывезено во Францию, украдено, разбазарено. В частности, из галереи навсегда ушли лучшие картины, увезенные в Мальмезон — замок императрицы Жозефины, из которых 38 были проданы за огромные деньги в 1814—1815 гг. русскому императору Александру I. Так что Гёльдерлин мог видеть полотна, находящиеся сейчас в Эрмитаже: «Снятие со креста» Рембрандта (1634), «Четыре времени суток» Клода Лоррена (1651, 1663, 1666, 1672), «Торговку сельдями» Герарда Доу (ок. 1670— 1675), «Ферму» Пауля Поттера (1649), «Мадонну с младенцем, св. Екатериной, св. Елизаветой и Иоанном Крестителем» Андреа дель Сарто (1519) и др.
321
322
Франкфурт был освобожден 8 сентября (после победы эрцгерцога Карла), но наши беженцы только 13-го выехали из Дрибурга в Кассель, где оставались еще две недели. В конце сентября, когда они возвратились во Франкфурт, глава семьи был уже в Нюрнберге.
323
...от
325
326
Шиллер не отвечал на предыдущие письма Гёльдерлина (см. № 102, 104, 124); на это он ответил тотчас же. Далее пауза возникла со стороны Гёльдерлина: он написал Шиллеру только 20 июня 1797 г.