Йона остановился, обменялся парой слов с куратором из Комитета по оказанию поддержки и пошел дальше в женское отделение.
Перед одной из пяти комнат для допросов стоял Йенс Сванейельм, новый главный прокурор региона Стокгольма. На вид ему едва можно дать двадцать лет, хотя на самом деле прокурору уже исполнилось сорок. Было что-то мальчишеское во взгляде, что-то детское в округлости щек, от чего казалось, что прокурору никогда в жизни не случалось пережить потрясение.
— Эвелин Эк, — помедлив, начал Йенс. — Это она заставила младшего брата перебить всю семью?
— Именно так сказал Юсеф, когда…
— Признания Юсефа Эка, сделанные под гипнозом, использовать нельзя, — перебил Йенс. — Это противоречит и праву хранить молчание, и праву не брать на себя вину.
— Понимаю. Хотя это не был допрос, его ни в чем не подозревали.
Йенс взглянул на свой мобильный телефон и сказал:
— Достаточно того, что разговор зашел о вещах, которые в рамках предварительного расследования могут рассматриваться как допрос.
— Я сознаю это, но у меня была другая цель.
— Я так и предполагал, но…
Он замолчал и покосился на Йону, словно ожидая чего-то.
— Все равно я скоро узнаю, что случилось, — заявил комиссар.
— Неплохо звучит, — с довольным видом кивнул Йенс. — Когда я принимал дела от Аниты Нидель, она сказала мне: если Йона Линна обещает докопаться до правды, то он, будь уверен, докопается.
— Иногда у нас бывали стычки.
— Она на это намекнула.
— Так я начну? — спросил комиссар.
— Ты руководишь предварительным расследованием, но…
Сванейельм почесал в ухе и буркнул, что ему не нужны идеи, резюме допроса и неясности.
— Я всегда провожу допрос с глазу на глаз, если есть возможность, — сказал Йона.
— Тогда, наверное, свидетель допроса не нужен. Здесь — не нужен.
— Я так и подумал.
— Это будет допрос только для сведения Эвелин Эк, — со значением произнес Йенс.
— Хочешь, чтобы я сообщил ей, что ее подозревают в совершении преступления? — спросил Йона.
— Решай сам. Но часики тикают, у тебя осталось не так много времени.
Йона постучал и вошел в печальную комнату для допросов. Жалюзи на забранных решеткой окнах опущены. Эвелин Эк сидела на стуле. Было видно, как у нее напряжены плечи. Непроницаемое лицо, челюсти сжаты, взгляд уперся в стол, руки скрещены на груди.
— Здравствуйте, Эвелин.
Она торопливо-испуганно взглянула на него. Комиссар сел напротив нее. Девушка была такой же красивой, как брат — простые, но симметричные черты лица. Русые волосы, умные глаза. Такие лица поначалу кажутся невзрачными, но чем дольше на них смотришь, тем они красивее.
— По-моему, нам надо поговорить, — сказал он. — Как вы думаете?
Девушка пожала плечами.
— Когда вы в последний раз видели Юсефа?
— Не помню.
— Вчера?
— Нет, — удивленно ответила она.
— Сколько дней назад?
— В смысле?
— Я хочу знать, когда вы в последний раз виделись с Юсефом, — пояснил Йона.
— Ну, во всяком случае, довольно давно.
— Он приезжал к вам в лесной дом?
— Нет.
— Никогда? Он никогда не навещал вас в домике?
Она еле заметно пожала плечами:
— Нет.
— Но он знал про этот дом? Или нет?
Эвелин кивнула.
— Его возили туда, когда он был маленьким, — ответила она и взглянула на комиссара кроткими карими глазами.
— Когда?
— Не знаю… Мне было десять, мы сняли этот домик на лето у тети Соньи, пока она была в Греции.
— А потом Юсеф там бывал?
Эвелин вдруг перевела взгляд на стену позади Йоны:
— Вряд ли.
— Как долго вы жили в теткином доме?
— Переехала сразу после начала семестра.
— В августе.
— Да.
— Вы жили там с августа, это четыре месяца. В маленьком доме на Вермдё. Почему?
Ее взгляд снова метнулся в сторону. Уперся в стену за головой Йоны.
— Чтобы заниматься спокойно, — сказала она.
— Четыре месяца?
Эвелин поерзала на стуле, скрестила ноги и наморщила лоб.
— Мне нужно было, чтобы меня оставили в покое, — вздохнула она.
— Кто вам мешал?
— Никто.
— Тогда что значит «чтобы меня оставили в покое»?
Она слабо, безрадостно улыбнулась:
— Люблю лес.
— Что изучаете?
— Юриспруденцию.
— И живете на стипендию?