— На кофе у нас, к сожалению, карантин, вот только если чай? — предлагает Моника.
Вместо ответа Балтус ставит мотоцикл, берет гитару и прочие вещи и следует за Моникой через калитку во двор.
На входной двери три фамилии.
На большой медной табличке, до блеска отполированной, витиеватым шрифтом: Берта Мария фон Бреденфельде. На слегка покоробившемся картоне: Моника Трепте + С. Сантов.
Чуть погодя Балтус несколько скованно сидит в комнате, расположенной под самой крышей. У порога он сложил рюкзак, шлем, гитару, кожаную куртку.
Моника гремит в крошечном кухонном углу прихожей чашками, блюдцами, тарелками.
Балтус помаленьку оглядывает комнату.
Так: две кушетки поперек комнаты, над ними на высоте роста взрослого человека что-то вроде панно, такое впечатление, что нарисовано детской рукой. Перед кушетками маленький столик. У стены полка с книжками о дошкольном воспитании, учебниками и книгами по медицине.
«Ага, — думает Балтус, — скорей всего она воспитательница детского сада, а он медик. Ну да, ведь на табличке стояло — С. Сантов. Похоже, я не так уж благоразумно поступил, приняв ее предложение».
Он продолжает осматривать комнату, теперь уже с намерением побольше узнать о ее хозяевах. Рядом с книжной полкой висит красивое старинное зеркало в овальной позолоченной раме, под ним узенький в античном стиле столик, на нем — канделябр, по бокам канделябра — два старинной работы бокала из тонкого стекла.
«Да, во вкусе ей не откажешь», — решает он.
Платяной шкаф стоит как-то непривычно далеко от стены.
Заинтересовавшись, Балтус встает и заглядывает за шкаф.
Там стоит детская кроватка.
Значит, у них есть и ребенок.
«Ах, Балтус, Балтус, снова попал ты не на свой пароход», — думает он и возвращается к своему стулу.
Он чувствует себя очень неловко. Ему вдруг начинает казаться, что он ужасно навязчивый тип. Знакомится с девушкой, сам напрашивается подвезти, за язык-то его никто не тянул, но этого ему мало — вынудил еще и в дом пригласить. «Эх, сейчас бы улизнуть незаметно», — думает Балтус.
Надо бы что-нибудь сказать, что ли. Но что?
Моника все еще занята в кухонном углу.
Он спрашивает:
— Ты одна здесь живешь?
— Ну а если не одна, тебе бы это не понравилось?
— С какой стати?
— Да уж с какой-нибудь.
— Если хочешь, я вмиг исчезну, а то тебе, наверно, еще и нагореть из-за меня может.
— Ну чай-то тебе придется все-таки выпить, что ж, я зря старалась?
Балтус соображает, что бы такое еще у нее спросить, чтобы побольше о ней узнать.
Тут выручить может только прямая наводка, и он спрашивает:
— А если придет твой друг, что тогда? Да тебе еще, наверно, и за ребенком надо идти. «Ну, парень, это ты, похоже, малость перебрал», — спохватывается он.
Моника со смехом отвечает:
— С чего это ты взял?
Моника входит в комнату с подносом и ставит на стол чашки, блюдца, маленькую вазу с печеньем и чайник.
— А ты рассчитывал на что-то другое или я заблуждаюсь? Учти, все, что здесь видишь, тебя не касается. Напьемся чаю, и я помашу тебе ручкой.
Чай они пьют молча.
Через некоторое время Балтус встает и подходит к окну. За садами сверкает озеро, за озером виден Шверинский замок. Балтуса, как и всякого, перед кем неожиданно открывается это зрелище, охватывает волнение.
— Вот чудеса, это же настоящая сказка. А попасть туда можно? — спрашивает он.
Моника подливает в чашки чаю и говорит:
— Если хочешь пройти курс дошкольного воспитания, можешь заглядывать туда целых два года каждый день.
— Так ты, значит, будущая воспитательница, — говорит Балтус, и слова его звучат так, будто он хочет сказать: об этом я с первого взгляда догадался.
— Мимо, — говорит Моника, — я уже воспитательница, вот уже год. — И ответ ее опять звучит как легкая издевка.
Балтус пытается придумать, как бы заставить Монику отнестись к нему менее иронично.
Если так:
— Х-хе, это даже как-то забавно, — говорит он.
— Что же тут забавного? Что ты хочешь этим сказать?
— Да ничего, просто моя берлинская подруга тоже работает воспитательницей.
Моника заинтересованно спрашивает:
— У тебя есть… она действительно настоящая твоя подруга? Вы что, обручены?
— Да я и сам толком не знаю, — говорит Балтус.
— Ну это уж ты врешь.
Балтус погружается в таинственное молчание, что усиливает действие сказанного. Любопытство Моники пробуждено.
— Но послушай, если ты не знаешь, настоящая она тебе подруга или нет, кто же еще может знать?