Стараясь не-высказать удивления, он говорит:
— Но у нас ведь нет даже вина…
— Есть, даже две бутылки красного.
Откуда-то из-за спины она достает одну бутылку и протягивает ему.
— Тебе остается только открыть.
Когда они сидят на кушетке перед горящей свечой, вокруг которой роятся насекомые, Симона говорит:
— С тобой явно что-то происходит или произошло, ты весь вечер странный такой. Не хочешь поделиться со мной?
Сейчас самое время сказать ей все, сейчас надо придумать, найти хотя бы одно верное слово, потом нашлись бы сами собой и другие. Сейчас, именно сейчас!
Он резко поворачивается к Симоне. И вновь видит в ее глазах этот нежный свет.
Он целует ее.
Симона кладет ему руки на плечи, обнимает. Он смущен и растерян: ведь он ожидал хоть какого-то сопротивления, да, хоть какого-то.
Он закрыл глаза и видит: при скудном свете свечи они идут навстречу друг другу, глядят друг другу в глаза, крупный план, они целуются. Помещение наполняется нежными звуками скрипки. Плавно, торжественно и медленно опускается бархатный занавес…
Рывком он освобождается от Симоны, при этом опрокидывает один из бокалов. По скатерти растекается красное пятно.
— Извини, извини, ради бога, не знаю, как тебе все это объяснить, — бормочет он.
— Пока ты соберешься с мыслями, я успею снять платье, может, еще удастся смыть пятно.
Ее голос звучит спокойно, уверенно. Она снимает с себя платье здесь же, в комнате, прямо при Балтусе. Стоит перед ним в бикини.
Балтус, Балтус.
Она выходит из комнаты, слышно, как льется из-под крана вода, она возвращается, все еще в бикини, проходит к шкафу и накидывает халат.
— Так, — говорит она, — теперь можешь мне все объяснить, если хочешь.
Балтусу кажется, будто в горле у него все ужасно пересохло. Он несколько раз кряду сглатывает. Что, собственно, сказать? Может, признаться: знаешь, у меня еще никогда не было ничего серьезного ни с одной девушкой? Или, может, попытаться объяснить ей, что ему ни разу в жизни не приходилось говорить кому-нибудь: «Сожалею, но помочь не могу», равно как и «Я тебя люблю»? Все это можно думать, чувствовать, но сказать, сказать это вслух он не может.
Но что-то ведь нужно сейчас сказать. И он говорит:
— Я сегодня совершенно измотался. Кристина сегодня сделала свой первый настоящий шаг, потом меня хвалил врач ее отделения, засвидетельствовал мой медицинский талант и спросил, буду ли я учиться. Как обстоят у меня дела в этом плане, ты знаешь. И тут я вспомнил, почему, собственно, уехал из Берлина, какую проблему мне необходимо решить.
Симона прерывает его:
— Неужто тебе так обязательно думать об этом все время?
Как бы ей объяснить, что теперь его беспокоит — и куда больше — совсем другое. Надо бы сейчас сказать: я втюрился в тебя, это все только осложняет, может, мне спать бы сегодня не на чердаке, а…
Нет, этого Балтус не говорит. Он говорит:
— Знаешь, нам необходимо о многом поговорить. Но сейчас я бы лучше поднялся к себе и лег на скрипучую походную кровать; я не только устал, у меня такое чувство, будто я под прессом побывал. А поговорить мы успеем, ведь у нас впереди еще целая неделя.
Он встает. Симона остается сидеть. Балтусу кажется, что в ее взгляде он замечает нечто вроде разочарования.
Он медлит мгновение, но потом все-таки идет к двери.
18
Похоже на то, что я осел. Так дальше вести себя нельзя.
Ясность, решительный выбор — вот теперь мой девиз.
Балтус, соберись, жизнь — прекрасная мелодия…
Итак, согласно программе еще неделю работаю в больнице. В следующее воскресенье еду дальше. Накануне проясняю вопрос с Симоной. Потом изучаю ансамбль Гарри во время их балтийского турне. После чего делаю выбор на всю оставшуюся жизнь: либо санитаром с перспективой выучиться на врача, либо подамся в музыканты. Тэк-с! С данной секунды превращаюсь в компьютер: собираю одни только факты — в больнице, в ансамбле Гарри, будущее — на реальную почву! Потом щелкаю моим реле: выбор!
Жизнь — прекрасная мелодия…
Загвоздка только в том, что я не компьютер, ибо… я чувствую. Например, Симона, она совершенно не вписывается в мой компьютерный вариант. Здесь наметилось что-то такое, к чему не подступиться ни цифровым, ни линейным способом. Она мне нравится. У меня голова кругом идет, когда я ее вижу, особенно если на ней то белое платье.
Но я не вправе привязать ее к себе. Я гол как сокол и сам отнюдь не сокол, а только пока воробей.