— Послушай, надо бы кое-что сделать.
— Что, черт возьми? — кричит Лутц.
— Что-нибудь толковое, — говорю я.
— Нет ничего!
Лутц хлопает себя руками по бедрам; Дикси, которая все всегда понимает по-своему, покачиваясь, быстро приближается ко мне. Я останавливаю ее:
— Прекрати, я серьезно говорю.
— Он серьезно говорит! — Лутц не может прийти в себя от разочарования.
— Да! — кричу я. — Это должна быть отличная штука! Что-то точное. Люди должны говорить об этом.
Лутц щупает лоб.
— Вообще-то ты здоров, а?
Я не люблю, когда на меня так нападают. Даже лучшие друзья не имеют права на это. Я невольно поднимаю сжатые кулаки. Но это, наверно, не то, что надо делать. Лутц в полной растерянности качает головой.
— Послушай, старик, — говорит он, — мопед стоит в старой части города. Случайно у нас завтра одна из любимых свободных суббот. Думаю, мы осмотрим эту штуковину.
— Не, — говорю я, — завтра я занят.
Об этом я узнаю только в эту секунду.
Идея долго не дает мне уснуть. Наконец я засыпаю. И только когда меня будит мать, я снова нахожу эту идею хорошей.
— Марш из постели, быстро! Отец уже выводит машину из гаража. — Она совершенно серьезно называет «трабант» машиной. — Давай, давай, прыг-прыг!
Не могу отказаться от мысли, что она путает меня с жеребенком.
— Если бы ты знал, куда мы сегодня поедем!
Я знаю. В Исполиновы горы. Это сама по себе неплохая цель. Но, во-первых, я не испытываю ни малейшего желания провести целый долгий день в обществе родителей, вообразивших себя автотуристами, а во-вторых, у меня намечено кое-что другое. Я решительно поворачиваюсь к стене. Входит отец. За ним плывет облако не полностью сгоревшего горючего. Мать делает вид, что растеряна.
— Мальчик! Думаю, он не хочет ехать с нами.
— Как?
Когда бас отца переходит в шипение, необходимо действовать. Я моментально встаю, потягиваюсь в дверях и говорю как бы вскользь:
— Я еду к дедушке.
— Что?!
Отец ошеломлен.
— Ну, кто-то же должен о нем позаботиться, — говорю я как можно агрессивнее.
— И это хочешь сделать ты?
— Да, я.
Это своего рода проба сил. Пусть почувствуют, что наступили новые времена. Отец готов взорваться. Однако мать выводит его из игры. Я слышу, как за дверью она уговаривает его:
— Оставь! Может, оно и хорошо. Мне и так было не по себе при мысли, что мы носимся в горах, а старый человек сидит там один.
— Ах, — говорит отец, — бедный старик! И надо же тебе послать именно мальчишку.
А так как мать ничего не отвечает, он после короткой паузы добавляет:
— Делайте что хотите.
Он проходит через кухню, не глядя на меня. Захлопывает за собой дверь.
Мать наливает что-то, может быть, чай, в термос. Когда жидкость начинает булькать, она обретает дар речи:
— Как ты туда доберешься? Ведь это как-никак двадцать километров.
— На велосипеде, — отвечаю я таким тоном, как будто должен объяснить, что человек, как правило, существо двуногое.
— Совсем один?
— Один.
Это я говорю как можно спокойнее. Если речь идет о вещах, которые касаются меня, я обо всем могу поговорить с матерью. Но то, что я не отказался бы, если бы меня сопровождала некая Гундула Фишер, это кажется мне слишком щекотливой темой. Мать успокаивается.
— Ну ладно, — говорит она, — ты уже был там несколько раз. Найдешь дорогу. Передай дедушке привет.
— Больше ничего? — допытываюсь я.
Непрерывная ходьба матери между столом и холодильником прекращается. Очевидно, я затронул тему, которую она не хочет обсуждать со мной.
— Что еще? — спрашивает она и начинает резать хлеб. Стало быть, голова ее свободна для всяких наставлений. — Будь осторожен, слышишь? Езжай справа. И сразу иди к дедушке. Там опасно.
Я хватаю свою сумку и спасаюсь бегством.
Последний опасный момент. Отец ждал «трабант» семь лет. Теперь его настроение зависит от карбюратора. И действительно, я вижу, что он стоит в облаке выхлопных газов, недоверчиво прислушиваясь к стуку мотора. Выталкиваю велосипед из подъезда и жду, когда его недовольство сомнительно функционирующей техникой перекинется на меня. Но для этого нет времени. Наверху раскрывается окно. Женский голос пронзительно кричит:
— Какая наглость! В субботу!
Ему вторит ревущий бас: