В феврале и марте 1942 г. я стал опять получать письма от своих друзей с Ленинградского фронта; их положение резко ухудшилось в результате прорыва русских. Дивизию, в которой я служил, вместе с пехотными полками перебросили на новые позиции в районе озера Ильмень; разведывательный отряд должен был последовать за ними. Хотя об этом ничего не говорилось, но, читая между строк, я понял, что все ждут моего скорейшего возвращения. Закончив семестр и отказавшись от положенного мне краткосрочного отпуска, я в конце марта 1942 г. поспешил на фронт.
Севернее озера Ильмень, между Новгородом и Чудовом, где фронт проходил по реке Волхов, – если не считать железнодорожного полотна и единственной мало-мальски нормальной дороги, – все пространство представляло собой болото, с дремучими лесами и трясинами. Именно в этой дикой местности обосновался разведывательный эскадрон. В последующие месяцы мы вели здесь ожесточенные бои, но еще труднее было бороться со здешним климатом. В апреле, когда наступила оттепель, казалось, что сюда стекалась талая вода со всей России. Палатки, огневые средства, линии связи – все приходилось перегружать на плоты. Неделями в болотистых лесах вода держалась на уровне более метра, и наши траншеи были наполовину затоплены. Когда морозы стали отступать и солнце начало интенсивно прогревать землю, позволяя воде просачиваться вглубь, на нас набросились тучи комаров. Появились во множестве и вши. Не обошла меня стороной и так называемая «волховская лихорадка», известная своими пятидневными приступами. Годы спустя она продолжала напоминать о пребывании в этом губительном для здоровья крае. В довершение ко всему наш перевязочный пункт находился в 16 километрах от передовой линии. Словом, с этим гибельным местом связаны самые худшие мои воспоминания о прошлой войне.
Сражение, развернувшееся севернее озера Ильмень против 2-й ударной армии русских под командованием генерала Власова, завершилось в первых числах июня. Из личного состава 16 окруженных дивизий и бригад в плен попало лишь около 30 тысяч человек. Около 10 тысяч погибли: умерли от голода или ран или же утонули в непроходимых топях. Солнце нещадно палило разбросанные повсюду трупы, над ними висели тучи насекомых.
В июне нашу дивизию отвели в тыл на отдых; мы тоже понесли большие потери и нуждались в пополнении. На фронт мы прибыли уже под Ленинградом, на так называемый Ораниенбаумский плацдарм. Здесь меня назначили командиром роты русских добровольцев. К счастью, в этой должности я пробыл всего два месяца. Нельзя сказать, что я был особенно счастлив, имея в своем подчинении столь пеструю компанию, состоящую из отъявленных фантазеров и сомнительных личностей. Вместе с тем удобства обустроенных долговременных позиций, возможность развлекаться, хорошо и разнообразно питаться помогали порой забывать о том, что мы находимся на передовом рубеже.
Но уже в начале декабря идиллия нарушилась. В конце ноября 1942 г. южнее озера Ильмень русские начали широкое наступление силами 11-й, 34-й, 53-й и 1-й ударной армий под общим командованием маршала Тимошенко. Оно было нацелено на 50-километровый коридор близ Демянска, который защищала группа армий «Север».
В первый же день на наших новых позициях в южной оконечности коридора, в 10 километрах южнее деревни Софронково, мы оказались втянутыми в непрерывные оборонительные бои. Всякий раз, когда русским удавалось вклиниваться в наши порядки или соседей слева, я поднимал своих людей в контратаку, используя также при этом и имевшийся у нас танк, украденный нами у немецкой воинской части, которую меняли еще на Ленинградском фронте. Канун Рождества 1942 г. я провел вместе со своим старшим унтер-офицером, с трудом пробираясь через снежные заносы метровой толщины в надежде получить почту за последние два дня и порадовать своих солдат весточкой из дома.
После Рождества нашу часть перебросили с южного на северный участок упомянутого коридора, где русским удалось пробить брешь в нашей обороне. Во время контратаки я был легко ранен, но остался в строю. При повторной контратаке на следующий день я уже получил серьезное ранение осколком снаряда, и с наступлением темноты меня доставили на носилках в полевой госпиталь. Мое состояние сочли безнадежным, но, к счастью, у меня были друзья с хорошими связями на самом верху. Они устроили так, что меня транспортировали самолетом в Восточную Пруссию и далее поездом (в вагоне 1-го класса) в военный госпиталь им. Гинденбурга, расположенный в Берлине-Целендорфе.